Да, Джек сильно переоценил разумность Елизаветы. Когда она позвонила и не терпящим возражений тоном потребовала встречи, он обреченно согласился. Нет ничего опаснее, чем отвергать влюбленную женщину. Тем более такую женщину. Но другого выхода Джек не видел. Он пришел в свой любимый бар за полчаса до условленного времени, заказал бренди и постарался прокрутить в голове предстоящий разговор. Заготовил несколько пронзительно искренних фраз, призванных сгладить горечь отказа. Впрочем, вряд ли Лиза купится на них.
– Сразу предупреждаю: оставь свои психологические уловки и не смей подслащать пилюлю. Иначе я за себя не ручаюсь, – пригрозила Лиза.
– Намекаешь на свою садистскую натуру? – Джек махнул официанту, чтобы тот подошел и принял заказ.
Она улыбнулась нарочито ласково:
– Я не садистка. У меня сердце ребенка. Вон оно, в банке с формалином.
Джек принужденно рассмеялся. Хотелось поскорее покончить с неприятным выяснением отношений и отправиться домой, где он мог предаться размышлениям на куда более занимательную тему. Когда Глеб изящно испарился из кафе, обведя их вокруг пальца, Джек сильно расстроился. Несколько дней предпринимал попытки разыскать друга, но потом внезапно остановился, задав себе честный вопрос: а зачем? Зачем усложнять себе жизнь, изо всех сил стремясь вернуть в нее того, кто отчаянно рвется прочь? Очевидно, что Глеб принял решение и уже не вернется, не выйдет на связь. Он отверг шанс узнать прошлое, предпочтя сосредоточиться на настоящем. Иван Кравцов никогда не отказывал другу в уме. И сейчас мысленно аплодировал ему.
Безусловно, было жалко потерять опытный экземпляр, но Джек смирился с потерей. В конце концов, эксперимент можно повторить. С той лишь разницей, что на этот раз психотерапевт Кравцов сделает все один, не привлекая товарищей. Так понадежнее будет. На друзей сейчас не очень-то можно полагаться – одна утратила остатки самообладания, второй погряз в собственный проблемах, а третий попросту выбыл из игры.
Последние пару недель Джек занимался активным поиском кандидатуры на роль жертвы. Пока похвастаться было нечем, подходящих вариантов не попадалось. Небольшая заминка не огорчала его. Он умел ждать.
Сегодня перед сном Джек собирался пролистать медкарты нескольких пациентов, приходивших к нему на прием. Могло статься, что среди них обнаружится та самая кандидатура. Вот почему ему не терпелось поскорее добраться домой.
– Кто спал на моей кровати и смял ее?
Джек вздрогнул от неожиданности:
– А? Прости, пожалуйста, что ты сказала?
Лиза прищурилась:
– Ничего особенного. Где ты витаешь?
– Прости еще раз. – Джек поднял на нее внимательные глаза. – Я тебя слушаю, Елизавета.
Она достала из пачки тонкую сигарету, прикурила и глубоко затянулась, глядя на расписанную мрачными красками стену.
– Мерзость какая, – произнесла она, не отрываясь от фрески. Изображение вызывало у нее неоднозначные эмоции. От этих черных деревьев, змееподобной реки, одинокой, пугающей фигуры гребца в чудом не тонущей лодке веяло леденящим ужасом, грядущей катастрофой. При этом было трудно отвести от картины взгляд, она манила, затягивала в себя, как гигантская морская воронка затягивает беспомощный перед стихией корабль.
Лиза с усилием отвернулась, затушила сигарету в керамической пепельнице – такого же бордового оттенка, как тяжелые настенные бра. К дизайнерскому оформлению помещения мало кто смог бы придраться – стиль был выдержан безупречно. Разве что…
– Эта мерзость здесь явно лишняя, – повторила Лиза, снова посмотрев на фреску. – Она меня пугает до чертиков.
Джек пожал плечами:
– На мой вкус, очень оригинальная картина. Я бы прикупил себе домой нечто подобное. К сожалению, я так и не выяснил, кто автор.
– Да к черту картину! – неожиданно зло выпалила Лиза. – Я люблю тебя, Ваня. Уверена, это не новость для тебя. Поэтому ответь честно на мой вопрос. По-твоему, ты сможешь когда-нибудь ответить мне взаимностью?..
В четверть девятого заплаканная брюнетка выбежала из бара, даже не застегнув пальто. Прыгнула в машину и резко рванула со стоянки, едва не задев припаркованные поблизости автомобили.
Джек был деликатен и вежлив, объясняя невозможность взаимного чувства. «Я люблю тебя сильнее, чем мужчина женщину. Я люблю тебя как брат сестру. Увидеть в тебе любовницу значило бы разорвать крепнувшую годами родственную связь. Я не смогу этого сделать. Я не смогу любить тебя меньше», – говорил Джек. А Лиза слышала лишь одно слово: «никогда». Никогда он не испытает к ней того, что она испытывает к нему. Никогда не коснется ее так, как она мечтает. Все его пафосные слова – собачья чушь. Джек просто не желает ее – ни телом, ни душой. И от одной этой мысли ей хотелось взорвать весь этот долбаный мир, а потом плюнуть на его обгорелые останки.
Лиза знала, что так и будет. Разговор не стоило начинать. Его итог был заранее очевиден для каждого из участников. Но эмоции, подобно дотошному инквизитору, выскребли у нее изнутри все остатки разума, раздавили и размазали по полу пульсирующие ошметки… И самое гадкое – Лиза расплакалась. Разревелась прямо перед отвергнувшим ее мужиком. Какой стыд, господи. Какая слабость…
Она летела по обледенелой мостовой, нарушая правила, игнорируя светофоры… Машины сигналили ей, а едва успевшие отскочить пешеходы трясли вслед кулаками и матерились. Лиза видела лишь сверкающий серый асфальт и седую хмурую даль. И чем активнее стрелка спидометра приближалась к опасной отметке, тем быстрее происходила химическая реакция в сердце.
С каждым новым километром, удалявшим Лизу от места ее позора, болезненное светлое чувство трансформировалось в нечто иное – сначала бесформенное и бесцветное, а потом все более конкретное, темное. Она физически ощущала, как внутри ее разрастается тяжелый теплый тетраэдр. Два его угла упираются в лопатки, третий протыкает горло, а четвертый пронзает живот где-то на уровне пупка. Острые углы причиняли дискомфорт, но мучительной боли не было, словно этот травматичный предмет является не чужеродным телом, а новой, неотъемлемой частью ее организма.
Лиза добралась до дома без единого инцидента, будто едва родившаяся сущность охраняла свою хозяйку. Дочка выбежала посмотреть, кто пришел, увидела маму, но обнимать ее не кинулась, вернулась обратно в детскую. Лиза разулась, бросила на пол пальто, перчатки и сумку и, не слыша окликов няни, проследовала в свою спальню.
В ванной включила воду, разделась и застыла перед зеркалом. Потекшая тушь засохла на бледных щеках, красная помада почти стерлась, а густая черная челка неряшливо разметалась на лбу. И все-таки она была удивительно красива. Так красива, что захватывало дух. И она определенно заслуживала счастья.
Лиза растянула губы в напряженной улыбке и вдруг заметила, как у основания шеи, во впадинке между ключицами, появилась черная точка. Как если бы один из углов тетраэдра проткнул кожу и вырвался наружу. Прижала руки к шее, потрогала. Нет, померещилось. Нервы совсем расшалились. Насыпала в ванну морской соли и легла в теплую воду, постелив под голову свернутое полотенце. Перед глазами, помимо ее воли, потекли обрывки воспоминаний…