Я приносил клятву в тот день, когда представляли двух пожизненных пэров, и министры с организаторами фракций, оттесненные назад, чтобы освободить место для процессии, сгрудились у передних скамей. Я сомневаюсь, что кто-то вообще заметил бы мое появление, если бы на следующий день не вышла официальная стенограмма заседания: «Лорд Нантер впервые присутствовал в Парламенте после смерти отца и принес клятву». Я должен проверить, что говорилось в стенограмме о первом появлении Генри в Парламенте 19 июня 1896 года. Или в те времена, прежде чем был принят Акт о пожизненных пэрах, существовала особая церемония? Нужно проверить.
Сидя здесь, через две скамьи от ветеранов лейбористской партии, я пытаюсь свежим взглядом посмотреть на убранство зала, вспомнить, какие чувства испытывал, впервые попав сюда, и представить, что мог чувствовать Генри. Живопись меня не впечатляет — и никогда не впечатляла. Тут у нас имеется один Дайс [27] , над троном, но картина не идет ни в какое сравнение с его фресками — аллегориями Благородства, Милосердия, Веры, — которые украшают комнату для облачения королевских особ. В высоких золоченых нишах стоят черные фигуры в кольчугах с пылью на плечах — неужели никакое приспособление для уборки не может туда достать? — но похожи они скорее на персонажей «Властелина колец», чем на архиепископов, графов и баронов, присутствовавших на лугу Раннимид, где в 1215-м король Иоанн подписал Великую хартию вольностей. Под ними по всему периметру зала ниже ажурной ограды галереи располагаются гербы правителей, начиная с Эдуарда III, а также лорд-канцлеров Англии с 1377 года. На них падает свет от скрытых источников, и они словно светятся изнутри. Иногда я считаю оттенки цвета на витражах. Когда-то мне казалось, что там только красный, синий и желтый, но потом я обнаружил изумрудно-зеленый, сизо-серый, коричневый и золотой.
В четыре я выхожу, чтобы выпить чаю, и снова возвращаюсь, желая услышать дискуссию по поводу позиции пэров от Шотландии. Мое выступление касается поправки, которая предлагает отложить вступление в действие закона до тех пор, пока Палата не рассмотрит отчет Королевской комиссии, и я встаю с места после того, как садится баронесса Блэтч. Моя речь длится не больше трех минут. Я говорю, что мне представляется неправильным лишать наследственных пэров права голосования до того, как станет известно, какая палата придет им на смену.
Прежде чем отправиться на ужин, я звоню жене и говорю, что не знаю, когда вернусь. Дебаты могут продолжаться всю ночь. Мне приходится оставить сообщение на автоответчике, потому что Джуд нет дома. Я какое-то время сижу за столиком с телефоном в дальнем конце холла для голосующих «против» и думаю о Джуд, своей жене, которая за последние недели отдалилась от меня. Я понимаю, почему это происходит, но не знаю, что делать. Я не могу поделиться с ней всеми своими чувствами и должен — или считаю, что должен, — избегать многих тем, и это смущает нас обоих, поскольку она очень хорошо знает, что у меня это плохо получается.
Если поправка лорда Уитерилла не пройдет, позволят ли мне остаться? Возможно. Но никто не знает, а если и знают, то я ничего не слышал о том, каким образом будут выбирать наследственных пэров, которые останутся в Палате лордов. Наилучший выход — голосование коллег. Но где и когда? Полагаю, нет никаких причин, чтобы не организовать пункт для голосования в Палате. В этом случае сюда явятся многие наследственные пэры, никогда не бывавшие тут прежде. Быть пэром, добросовестно выполняющим свои обязанности, — нелегкая работа. Если бы я не был тем, кто есть, и если бы мне предложили — это из области фантастики — на выбор: пожизненное пэрство или рыцарство, — я отдал бы предпочтение рыцарскому званию. А на месте женщины выбрал бы звание дамы-командора ордена Британской империи. Для рыцарей и дам-командоров не предусмотрено никаких обязанностей, помимо их основной работы. Минимум помоев со стороны средств массовой информации. И, как я полагаю, очень мало укоров совести.
Королева Виктория пожаловала Генри рыцарское звание весной 1883 года — думаю, в рамках присуждения почетных титулов и награждения орденами и медалями по случаю официального дня рождения монарха. Если в те времена уже существовал такой обычай. Это я должен проверить. Генри Нантеру исполнилось сорок семь; он был штатным лейб-медиком королевы, профессором патологической анатомии Университетского госпиталя, готовил к выходу вторую книгу. Я пытался читать «Наследственную предрасположенность к кровотечениям», но не сумел преодолеть сложные генеалогические таблицы и списки родственников. Тем не менее я не сдался окончательно, а лишь решил прерваться. Заставлю себя читать по пять страниц в день, пока не дойду до конца. Одну вещь я все же смог понять: Генри пришел к выводу о ложности утверждения, что переносчиками гемофилии являются мужчины. В тех случаях, например, когда гемофилия обнаруживалась и у отца, и у сына, она передавалась не напрямую, а через мать, которая сама являлась носителем болезни. Такое время от времени случалось в изолированных сообществах, где распространены браки между родственниками. Похоже, это первое и единственное открытие, которое Генри сделал в избранной области. Не очень лестный вывод, никак не объясняющий последующую славу и почести.
К моменту получения рыцарского звания Генри уже собирался расстаться с Оливией Бато, но не с Джимми Эшворт. За тремя пентаграммами в мае месяце последовали еще три в июне, но до этого он совершил благородный поступок. Можно сказать, героический. Это событие напоминает мне отрывок из романа Троллопа. Кто-то (не Троллоп) однажды сказал, что с человеком случается только то, что ему свойственно, но мне кажется, произошедшее совсем не в духе Генри. Хотя, что я могу знать? Несмотря на все мои изыскания, я почти ничего не знаю о его истинной личности или внутренней жизни.
Незадолго до этих событий Генри вернулся из пешего похода по Озерному краю; по всей видимости, он там простудился. Запись в дневнике, датированная средой, 23 мая, оказалась короткой. В отличие от заметки в «Таймс» за то же число. Генри написал: «Простужен. Смог оказать посильную помощь мистеру Хендерсону, на которого напал разбойник на Гоуэр-стрит». Скромняга Генри. Заметка в газете «Таймс» гораздо подробнее.
Мистер Сэмюэл Хендерсон, лицензированный адвокат, проживающий на Кеппел-стрит, счастливо избежал увечья или даже гибели прошлым вечером, когда в районе Гоуэр-стрит, неподалеку от Британского музея, на него напал преступник. Как мы понимаем, мистер Хендерсон только что покинул свою контору и направлялся домой. Возможно, посчитав, что он вышел из соседнего банка и имеет при себе крупную сумму денег, негодяй неожиданно напал на него сзади и ударил дубинкой.
К счастью для мистера Хендерсона, спасение пришло к нему в лице известного штатного лейб-медика Ее Величества королевы, сэра Генри Нантера, рыцаря-командора Ордена Бани, члена Королевского колледжа врачей. Сэр Генри, возвращавшийся из Университетского госпиталя, где он занимает пост профессора патологической анатомии, стал свидетелем всей этой сцены. Сильный и решительный мужчина в расцвете лет, сэр Генри тут же кинулся на бандита, вооружившись тростью, и вскоре обратил его в бегство. Затем он поспешил к несчастной жертве нападения и убедился, что травмы мистера Хендерсона ограничиваются синяками и сильной ссадиной правого плеча. Проходивший мимо мальчик-рассыльный был отправлен за помощью, и впоследствии мистера Хендерсона поместили в Университетский госпиталь, где он благополучно поправляется.