– Я убью тебя сейчас тут, Валера, – сказал Севастьянов, доставая из кармана пистолет и приставляя его к голове Мельникова. – И сожгу в твоей машине. И все вспомнят, что такой смерти тебе желала твоя шлюшка. И посадят ее мужика. А обо мне… А обо мне даже не вспомнит никто…
О нем и не вспомнили! Никому даже в голову не могло прийти, что в машине Мельникова мог сгореть сам господин Севастьянов. Вот сжечь кого-то он мог приказать. Но чтобы самому так подставиться…
Мельников тогда просто вывернул ему запястье, полностью обезумев от страха. Выдернул из его рук пистолет, ударил рукояткой в висок, с удовольствием слушая хруст височной кости. А потом задушил. Он душил его с такими силой и наслаждением, что еле остановился. А когда остановился, понял, что натворил. И тут же стремительно придумал другой план. Другой сценарий.
Он вернулся домой, всю ночь не спал. И все думал, думал, думал. Севастьянова все равно найдут. Рано или поздно найдут его труп. Даже если он его зароет глубоко-глубоко, какая-нибудь тварь все равно отроет. Что делать?! Что??? В его голове все перемешалось в ту ночь. И он придумал план, показавшийся ему на тот момент превосходным. Это потом, много позже, он пожалел, что засветил свою машину. Но в ту ночь он решил, что надо сделать именно так.
И на следующий день въехал на парковку супермаркета, потом благополучно оттуда машину забрал через десять минут, выехав через другие ворота, не снабженные камерами видеонаблюдения. Вернулся на место преступления. Вытащил труп из кустов, где спрятал накануне. Усадил в машину своего хозяина Севастьянова, предварительно изрядно покурочив все внутри, как при аварии. Облил все бензином и поджег. Подождал пока разгорится и ушел. Пешком ушел.
Он, конечно, мог не светить свою машину, а просто сжечь Севастьянова. И мороки меньше. Но! Но вдруг этот умник с кем-то делился своими планами, а? Что собирается наказать Мельникова? Наверняка делился! И вот теперь случившееся все объясняет: Севастьянов устроил акт устрашения, а сам скрылся. И Мельников мало того не при делах, он еще и лицо пострадавшее. На него никто и никогда не подумает. Надо просто вести себя правильно. Четко и правильно. И неосторожные пожелания Илюхиной оказались на руку. Надо было просто вести себя осторожно. Так он думал тогда.
Он так и делал – вел себя тихо и правильно. Пока эта злобная тварь – Катерина – не появилась. И где?! В его офисе! И начала такое там творить!
– Я все ментам расскажу! Все! Я справки о тебе навела, толстый! Я дошла до седьмого колена в твоей родословной! И знаю, как твой дядюшка свою жену ударом кулака к земле прибил! О, я много чего о тебе знаю!..
Потом начала Ваньке досаждать. И если Мельникова напугать было сложно, он, в конце концов, за прошлое своей родни не отвечает, то этот рохля мог наболтать Катьке лишнего. Она, видишь ли, собралась жить у него. Сначала поселится. Потом в постель влезет. Потом в душу. Не-е-е, эту бабу надо держать под контролем. А заодно и Ваньку.
В тот вечер он забирал конверт с деньгами у Грищенко, встретившись на дороге. А потом немного проводил его, поехав следом. И не успел уехать со двора, как Ваня вылетает вперед головой из подъезда, а эта гадина забирает у него ключи и через пять минут зажигает свет в его квартире.
Непорядок! И Мельников осторожно проник к ней. Просто, чтобы поговорить. Просто поговорить! Он же не знал тогда, что так выйдет. Не знал, что потеряет контроль над собой, когда она начнет снова визжать и угрожать ему. А ведь мог сдержаться. Мог не трогать ее. Севастьянов-то ему теперь был не страшен. Его уже и не было.
Не сдержался! Потерял контроль над собой. Ударил раз, другой, третий.
– Тебе просто понравилось убивать, Мука, – утешил его старый зэк, одобряя. – Ты же не мог знать, что старая сука по соседству лупится в глазок посреди ночи!.. Но смерть твоего босса не доказал бы никто, если бы не твоя жадность…
И да, и нет. Всегда хотелось возразить Мельникову.
Садовник! Все забыли про садовника, который видел в тот вечер, как Севастьянов вывозит Мельникова на его же машине куда-то. И как потом Мельников вернулся домой ночью весь в грязи. Валентин раскрыл бы рот когда-нибудь. А перед этим шантажировал бы, выдаивая из Мельникова деньги. Рано или поздно пришлось бы и его убить. А это еще плюс к сроку, который и так под двадцатку.
Мельников закинул руки за голову, пристроив их под тощей вонючей подушкой. Глянул на решетчатое окошко под потолком. Там, за окошком, была воля! Ее он не ценил, дурак! Ею не дорожил. Даже никогда о ней не думал! Не понимал, как это важно – жить на свободе. Все равно как: богато, бедно, но на свободе!
Машка теперь жирует, живет как хочет в его доме, на его деньги, которые достались ей после оформления развода. Дети тоже не бедны, им тоже прилично досталось! Могли бы быть с отцом и поласковее. И если сыновья ему еще что-то писали, передачки слали, то Софийка, узнав все, перестала даже смотреть в его сторону. Оно и понятно: быть дочерью убийцы – стыдоба. Это тебе не дочь бизнесмена!
Ванька с Маринкой вернулись обратно из зарубежного рая уже через месяц после своего стремительного бегства, переоформили фирму на себя. Он им все бумаги подписал, чтобы еще больше не усугублять своей вины. Ведьма-то разноглазая грозилась исками, считая Ваню пострадавшим. Он ведь его жену убил!
Подписал все, все отдал. Черт с ними, пускай работают! Может, когда какой сухарь пришлют!
Илюхина, по сведениям, за дом расплатилась, продала его и уехала куда-то с мужем далеко от этого города. Только зря они это. От себя не уедешь! Стыд, он хоть не дым, глаза не выест, но душу потреплет крепко!..
Мельников закрыл глаза и начал отсчет, желая уснуть как можно быстрее.
Ночи стали его спасением. Только ночью возвращалась его прежняя сытая жизнь. Только во сне снова видел он богато накрытый стол, хрустящую скатерть, молчаливую женщину, подающую ему чашку ароматного горячего кофе. Видел свои руки, прикрытые до основания большого пальца белоснежными манжетами дорогой сорочки.
Портило сон то, что стоило ему скосить взгляд, как в манжетах тут же появлялись запонки Севастьянова. Большие золотые запонки, начинавшие тут же покрываться капельками крови. Их становилось все больше и больше – этих крохотных капель, они заливали манжеты, собирались в складках ладони, стекали по пальцам. Поначалу Мельников тщательно пытался от них избавиться. Принимался вытирать руки салфетками, потом краем скатерти. Крови не становилось меньше. Наоборот – она заливала все вокруг!
Потом он смирился и понял, проснувшись однажды в холодном поту: ему никогда не отмыть своих рук от крови, никогда! Даже во сне…