– Хотите, я испеку блины? – предложила Наташа.
– А я съезжу в русский магазин за икрой и водкой! – подхватил Лутц.
– А я на стол накрою, – взялась за дело Бруна.
Через час они уже сидели на кухне перед горкой блинов и поминали Зигфрида по русскому обычаю.
– Я прошу тебя, оставайся у нас навсегда, будь нашей дочкой. Мы все бумаги оформим: вид на жительство и прочее… Нам пойдут навстречу. Это особый случай. Будешь жить с нами, мы все оставим тебе, – упрашивал Наташу Лутц.
– Зигфрид очень любил тебя. И я всегда мечтала о дочке, – подхватывала Бруна, – оставайся с нами. Ты не пожалеешь. Тебе будет хорошо, увидишь.
Наташа и мысли не допускала, что останется жить в их доме. Она бы тут, у них, никогда не выкарабкалась из своего горя. Это ей стало понятно с первых часов пребывания там. Но и уехать сразу она не смогла. Уж очень жаль ей делалось этих несчастных родителей. В память о Зигфриде, ради него продержалась она достаточно долго, больше трех недель, рядом с ними. И это было незабываемое время! Несколько вечеров подряд Лутц и Бруна просили Наташу испечь блины. Им очень понравились поминки, то облегчение, которое им приносил алкоголь, и разговоры о детстве сына. Очень пышно, с разнообразными деликатесами и изысканными винами отметили девять дней. И потом Наташа велела передохнуть. Потому что, по всем приметам, после девяти дней немного легчает, отпускает чуть-чуть.
– Будем отвлекаться иначе, – сказала она, лихорадочно стараясь что-то придумать.
А Лутц и Бруна придумали для Наташи сюрприз. Они постучались к ней в ее спальню, когда она уже переоделась в ночнушку и готовилась улечься спать, и вручили непонятную коробку, перевязанную красивой ленточкой.
– Вот, – сказал Лутц, – это чтобы тебе не было грустно в кровати одной. Развлекись.
Бруна приветливо улыбалась, кивая тому, что произносил супруг.
– Это отличная штука, мы самую дорогую выбрали, – подбадривающе произнесла она.
Оставшись одна, Наташа открыла красивую подарочную коробку и глазам своим не поверила: в ней оказался мужской… ну, как это помягче сказать… член! Пенис, культурно выражаясь. Совершенно натуральный, как живой. Ей даже смотреть на это было неприятно. Как издевательство какое-то. Она поначалу никак не могла понять людей, которые невесте погибшего сына дарят такую штуку. Вот у них дома такое даже в голову никому бы не пришло. Все-таки существуют какие-то границы. Мы же не животные. У нас есть душа. И наша любовь – она другая, чем у животных. Во всяком случае, так принято считать. Разве, потеряв так жестоко и несправедливо любимого человека, она о его причиндалах тоскует? Ей души его не хватает, тепла! Наташа разглядела штуковину, поняла, что это какой-то многофункциональный вибратор, и снова оскорбилась. Неужели ей теперь вот этим надо довольствоваться?
Она встала перед зеркалом, скинула рубашку и посмотрела на свое молодое стройное тело, словно у него спрашивая, возможно ли ей обрести настоящее счастье, будет ли у нее любовь, нежность, страсть? Родятся ли дети? Что ее ждет вообще-то?
– Все будет, – обещало тело, – убери эту ерунду с глаз долой. Еще чего выдумали!
Полночи Наташа не спала, пытаясь разобраться в мотивах такого подарка. Потом решила, что никакого желания оскорбить или даже унизить ее не было у несчастных родителей Зигфрида. Они действительно искренне хотели ее развлечь! Видимо, эта догадка оказалась верной, потому что как раз после нее она и заснула крепким девичьим сном.
Утром девушка вернула коробку Лутцу.
– Это не живое. Мне нужен Зигфрид, а не это. Любовь, а не механика, – стараясь быть любезной, проговорила Наташа.
– Я понимаю, – вздохнул несчастный отец. – Это холодное, да?
– Да. Холодное. Не живое, – нетерпеливо повторила девушка, желавшая скорее избавиться от подарка.
Оставшееся время они куда-то ездили, смотрели достопримечательности, ходили по магазинам. Родители стремились накупить Наташе кучу дорогущей одежды, всякие бессмысленные вещи, которые могли бы подарить радость, если бы был жив человек, к которому она так стремилась.
Приглядываясь к немецкой жизни, Наташа убеждалась в том, что нравы и привычки их народов имеют ряд серьезных несходств. Например, в доме у Бруны и Лутца был бассейн. А она как раз обожала плавать. По утрам перед завтраком она проплывала раз десять туда и обратно и выходила из воды бодрая и полная сил. Однажды к ней присоединилась и Бруна. Она подошла к бортику в халате, скинула его и оказалась совершенно голой. Наташа потупила взор.
– Ты зря в купальнике плаваешь. Зачем? Гораздо приятнее так, – спокойно произнесла хозяйка дома, спускаясь по ступеням в воду.
И тут показался Лутц. Тоже совершенно голый! Спокойный такой. Как будто так и надо! Плюх в бассейн! И поплыл.
Ничего себе развратники, подумала тогда Наташа.
– Ты стесняешься? – спросила ее потом Бруна.
– Да, – ответила девушка, – у нас так не принято. Я не смогу.
– Хочешь, мы тоже будем плавать в купальниках? – участливо предложила мать Зигфрида.
– Вы делайте, как вы привыкли. А я буду – как я, – сказала тогда Наташа.
Но родители с тех пор при ней голышом не плавали.
То, что это был никакой не разврат, Наташа поняла, когда они ездили по всяким курортным местечкам, останавливались в отелях на водах. И всегда немцы плавали голышом. И никто не краснел, не стыдился, не убегал в ужасе. Такие традиции. Они проще относились к своим телам, без смущения. Наташа, обогащенная опытом путешествий, понимала теперь, что и тот странный подарок сделан был от души и чистого сердца, с искренним желанием доставить удовольствие. Ну, разные мы в этом, что поделаешь!
Перед ее отлетом домой супруги торжественно показали свои завещания. По ним выходило, что тот из них, кто покинет этот мир первым, оставляет все имущество живому партнеру. А после смерти этого одинокого человека все, чем они владели при жизни, достанется ей, Наташе.
– Да мне не надо! – отказывалась она. – Зачем вы?
– А больше некому, – отвечали Лутц и Бруна, – и нам радостно сознавать, что все достанется тебе. Нам жаль, что ты решила уехать. Но это можно понять. И все же – навещай нас.
– Конечно! Обязательно, – обещала Наташа, – и ничего мне не надо, никакого имущества. Зачем?
Она с тех пор вот уже десять лет навещает этих одиноких людей в годовщину гибели их сына. Всегда одна. Мужу она ничего не рассказала о своей первой любви. Чего ради рассказывать? Это умерло и похоронено, глубоко-глубоко. И в институте никто так и не узнал о ее несостоявшейся свадьбе. Хорошо, что она тогда решила сообщить все задним числом. Как чувствовала. Знают о той беде только пятеро: Наташа и родители с обеих сторон.
К окончанию института она вышла замуж за этого своего нынешнего красавца. Он долго ее добивался, просто проходу не давал. Обещал вечную любовь. И она поверила. А ведь много было ухажеров, много других возможностей. Но этот был так убедителен! Сама в итоге увлеклась. И сама себе сказала: вот с ним и буду вместе – на всю оставшуюся жизнь. И вот оно как оказалось в итоге.