— Я с тобой, сестренка. Все хорошо, слышишь? Все хорошо.
— Все совсем нехорошо, Алекс.
— Ты не ранена?
— Нет.
Собравшись с духом, он дотронулся до ее плеча, а затем ухватил руками ее руки — они были холодны, как лед. Куртка Кьяры осталась в «Левиафане», и вряд ли бегство оттуда было таким же неспешным и медитативным, как бегство самого Алекса. Это он успел разжиться армейским полушубком, а на Кьяре был лишь шерстяной свитер. Или кофта. Что-то очень легкое и совсем не соответствующее погоде.
— Вот черт, ты совсем окоченела! Сейчас…
Проклятые пуговицы намертво сидят в петлях и даже не думают поддаваться! Придется вырвать их с мясом, если хватит сил, — лишь бы Кьяре стало теплее. На борьбу с полушубком ушло не меньше минуты, и все это время Кьяра молчала. Она не произнесла ни слова и тогда, когда Алекс закутал ее, когда придвинулся еще ближе и крепко обнял. Ничто не дрогнуло в ней, и Алексу на секунду показалось, что он заключил в объятия не живого человека, а мертвое тело.
— Кьяра, ты слышишь меня?
— Да.
— Я — Алекс. Твой брат.
— Да.
— Сейчас ты немного согреешься, придешь в себя, и нам надо будет выбираться отсюда.
То, что последовало за этой — вполне разумной — репликой, заставило Алекса вздрогнуть. Кьяра снова рассмеялась. Не своим обычным низким грудным смехом, который удивительно шел ей и который так любил брат. И не тем, что заставлял вспомнить хлопанье птичьих крыльев и свободно болтающийся полог альпинистской палатки. В нынешнем смехе было что-то механистическое, как будто где-то внутри Кьяры отозвалась кукольная пищалка. До сих пор ответы на все вопросы Алекса были односложными: «да», «нет», снова «да» и снова «нет», упоминание его собственного имени, не такого уж длинного. Вся эта компания из нескольких слов легко умещается в примитивном записывающем механизме пищалки. Впрочем, ей подвластны и конструкции посложнее:
Твоя сестра.
Все совсем нехорошо, Алекс.
Они выглядят вполне осмысленными, но неприятный механический привкус все равно остается.
Нужно разговорить Кьяру!
Но сначала — согреть.
Объятия Алекса стали еще крепче, когда он в последний раз так судорожно и отчаянно обнимал сестру?
Никогда.
Кьяра была слишком надменна, а Алекс — слишком труслив для подобных проявлений братско-сестринской любви. В детстве между ними существовала прослойка из мертвых животных, птиц и насекомых. Затем их сменили живые приятели Кьяры. А потом Кьяра уехала и отдалилась от Алекса окончательно, тонкая прослойка превратилась в слой, во множество слоев: большой город, работа, которой не каждый рискнет заняться, путешествия, которые не каждый рискнет предпринять. О мужчинах Кьяры Алекс старается не думать: ни о том, сколько их было, ни о степени их близости с сестрой. Множество слоев отделяют продавца рубашек от репортера криминальной хроники. Самый нижний, тонко раскатанный — городишко К. Алекс застрял именно там, Кьяре же удалось вырваться, и ей досталась роль вишенки на торте.
Вишенка выглядит чертовски соблазнительно.
Иногда Кьяра ерошила брату волосы, но чаще — щелкала по носу. Вот и все, что помнит Алекс из тактильных ощущений. Почти все, если вынести за скобки рассеянные поцелуи, которые знаменуют их встречи в Вероне. Чувства в них не больше, чем в тех — детских — щелчках, смысла — тоже. Брат и сестра, вопреки стенаниям мамы, вопреки электронным письмам, которыми изредка обмениваются, никогда не пытались сблизиться друг с другом по-настоящему. И у каждого были на то свои причины. Надменность и трусость — это то, что лежит на поверхности. Они слишком разные. Вернее, только Кьяра умеет быть разной. А Алекс всегда один и тот же — унылый закомплексованный провинциал.
Теперь все должно измениться.
— Я с тобой. Все хорошо, сестренка. Все хорошо.
На мгновение Алекс и сам поверил в то, что говорит. Его сестра нуждалась в помощи, и помощь пришла — что может быть лучше? Он почти похоронил ее, а она оказалась жива, — что может быть лучше? Конечно, лучше бы вообще не случилось этой ночи в «Левиафане», но изменить существующее положение вещей Алекс не в силах. Но в силах защитить сестру — здесь и сейчас. Здесь и сейчас Алекс кажется себе мощным деревом, под сенью которого Кьяра наконец-то найдет отдохновение.
— Ничего не бойся, — прошептал он. — Я люблю тебя.
Снова этот проклятый смех! Кьяра смеется, она никак не может остановиться, округлых «ха-ха-ха» слишком много, они высыпаются из невидимого во тьме рта со скоростью лесных клопов-солдатиков. Или каких-нибудь других, гораздо менее дружелюбных насекомых. Кьяра вызвала их к жизни с одной целью — разрушить дерево-Алекса, забраться в складки его коры и превратить в труху. Зачем? Зачем она делает это?
Кьяра не просто напугана, она пребывает в шоке, другого объяснения у сбитого с толку брата нет. Нужно постараться вывести ее из этого состояния любыми средствами! Так решил про себя Алекс и отвесил Кьяре пощечину. Никогда прежде он не проделывал таких экстремальных вещей, да еще с женщинами, — оттого пощечина вышла неловкой, смазанной. Но необходимый эффект произвела: Кьяра перестала смеяться. И лишь насекомые никуда не делись, Алекс явственно слышит легкое шуршание, не имеющее ничего общего с простоватым уб-уу-мм по ту сторону стекла. Ни один звук извне больше не сотрясает сторожку, снегопад (если это был снегопад) закончился. Алекс мог бы повернуть голову к окну, чтобы убедиться в этом, но он боится выпустить из поля зрения лицо Кьяры. Оно по-прежнему бледно и лишено подробностей, того и гляди, растает окончательно.
— Возьми себя в руки, — Алекс едва ворочает языком от стыда за содеянное. — Ты должна мне помочь. Вместе мы справимся, обещаю! И… прости меня.
Ответа не последовало.
Слышит ли она обращенные к ней слова, чувствует ли объятия?
— Кьяра? Ответь мне. Не молчи, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста…
Руки ее не стали теплее, хотя все это время Алекс не выпускал их, стараясь согреть. От лица тоже веет холодом, оно кажется вытесанным из льда; так и есть — под пальцами Алекса (он успел прикоснуться ко лбу) ледяная пустыня.
Он чувствует только холод, и больше ничего.
Здесь холодно, да. Но не настолько, чтобы жизнь из человека ушла окончательно. Тем более — из Кьяры. Он ведь знает свою сестру: Кьяра будет бороться до последнего. Тибет, джунгли, сельва; все рискованные экспедиции, которые она когда-либо предпринимала, чему-то же научили ее?
Алекс полез было за зажигалкой, но через секунду вспомнил: зажигалка лежит в кармане полушубка, а полушубок наброшен на плечи Кьяры. До сих пор она оставалась безучастной ко всем его телодвижениям, но теперь все странным образом изменилось. Стоило только Алексу приблизить пальцы к карману, как сестра перехватила его за запястье. Реакция Кьяры была такой стремительной, а хватка такой железной, что он вздрогнул от неожиданности: