Если о Тулио и всех других Алекс никогда и слыхом не слыхал, то фамилия Барбагелата кажется ему знакомой. Ну конечно же! Фельдфебель Барбагелата — герой самой мрачной истории, когда-либо случавшейся в окрестностях К. Один из двух, заочно обвиненных в убийстве альпийских стрелков. Его тело не обнаружили среди тел погибших, он не спускался на равнину после совершения преступления, не появлялся ни в одной из деревушек, не попадался на пути пастухов и вальщиков леса. Он как будто растворился в разреженном горном воздухе.
Следов его не нашел синьор Тавиани, бывший тогда начальником местной полиции. И никто не нашел. Нельзя же считать следом листок бумаги с фамилией. Но жалкая бумажка проливает свет на портреты с противоположной стены: очевидно, это и есть погибший взвод. Тулио, Массимо, Даниэль, Альберто и еще шестеро — жертвы. И как только Алекс сразу не сообразил? Ведь он находится ровно в том месте, где произошла кровавая резня. Странно лишь, что фельдфебель Барбагелата не имеет лица. Лео (или тот, кто собирал досье) сумел раздобыть фотографии жертв, но решил обойтись без снимка палача.
Его не удалось достать?
Вряд ли. Вне зависимости от того, какими источниками воспользовался исследователь той давней трагедии (закрытыми или открытыми), все ее действующие лица служили в одном взводе. И в архивах должны были сохраниться все документы и все фотографии, без всяких скидок на преступные наклонности того или иного солдата. Объяснений может быть несколько:
— снимок палача действительно не удалось достать. Все сведения о фельдфебеле Барбагелате оказались засекреченными и доступ к ним разрешен лишь небольшому кругу лиц;
— Лео (или тому, кто собирал досье) снимок оказался не нужен;
— фельдфебель Барбагелата был навсегда изъят из истории войскового подразделения, в котором служил. И вообще — изъят из истории, как будто его вообще никогда не существовало.
Из всех пришедших в голову объяснений Алекс может с некоторой натяжкой принять лишь второе: снимок оказался не нужен. Все остальные не выдерживают критики. Человек может исчезнуть, но остаются те, кто знал его: люди, вещи… В конце концов, необходимые сведения можно получить не только из военных архивов. Это в финале истории Барбагелату окружали лишь ледяные подтеки на скалах, ущелья и разреженный воздух. Но прежде чем стать изгоем, он был чьим-то братом, сыном, племянником. Возможно, даже мужем и отцом. Писал письма, приезжал в отпуск, фотографировался, дарил подарки и получал их.
Человека так просто не сотрешь.
Наверняка где-то осталась его семья, где-то живут его родственники. Судя по обилию фотографий и записей на соседней стене, Лео (или тот, кто собирал досье) проявил себя скрупулезным и дотошным биографом, который в состоянии пересечь полстраны, чтобы сделать один-единственный снимок. Который в состоянии перелопатить тысячи подшивок старых газет, чтобы найти одну-единственную, напечатанную мелким шрифтом заметку. Так что отыскать фотографическое изображение Барбагелаты для него не составило бы никакого труда.
Но он не сделал этого.
Почему?
Алексу неожиданно становится душно в маленькой комнате и в то же время холод пробирает его до костей. Пожалуй, он впервые стал остро ощущать холод только сейчас. Если температура понизится еще на пару градусов (а все к тому идет), придется перебраться в зал с камином и начать топить его всем, что под руку попадется: книгами, плакатами, альбомами и картинами. Картины — отличная мысль! Первым делом он избавится от монструозной русалки с дьявольской, взятой напрокат у сатаны челюстью. А может, это и есть сам сатана? Одно воспоминание о чудовище (намного более страшном, чем мифический Левиафан) нервирует Алекса, заставляя думать, что истинная природа вещей скрыта от глаз и что выглядит она очень нелицеприятно.
Листок с именем фельдфебеля-убийцы — не единственное украшение стены. Сантиметрах в двадцати от листка приколото подобие жетона. Не металлического, что придало бы ему сходство с солдатским, — картонного. Чтобы разглядеть его, Алексу пришлось почти вплотную приблизиться к матам. Верхнюю часть темно-рыжего прямоугольника украшает ряд цифр, чуть ниже идут еще две цифры:
7 и 21
и слово:
Cattolica.
О последней букве в слове можно только догадываться, она пробита аккуратным кружком компостера. Так и есть: ржавый кусок картона — не что иное, как билет. Скорее всего, железнодорожный; о существовании таких билетов Алекс даже не подозревал. Но что-то похожее видел в ретрофильмах. Каттолика — маленький курортный городок неподалеку от Римини, там полно прогулочных яхт, — вот и все, что Алекс знает о Каттолике. А теперь еще и то, что до нее можно добраться на поезде. Можно было добраться: на ретропоезде в каком-нибудь давно забытом ретрогоду. Жетон, прикрепленный к кожзаменителю, выглядит слишком независимым, так что понять, воспользовался им Барбагелата или кто-то другой, невозможно.
«7» — номер вагона.
«21» — место, которое пассажир занял в вагоне.
Никакой другой информации из жетона не выдоишь, хоть смотри на него десять часов кряду. Продолжая шарить фонариком по стене, Алекс находит еще одну фотографию. На этот раз — совсем маленькую, она легко уместилась бы в ладони. До сих пор ему была ясна логика, в соответствии с которой одна стена была отдана жертвам, а другая — палачам. Именно «палачам», а не «палачу», ведь в убийстве, насколько помнит Алекс, были обвинены двое: фельдфебель Барбагелата и еще один человек. Лейтенант Нанни Марин, кажется, его звали именно так. Холод, забравшийся в черепную коробку Алекса, выгоняет из нее на свет божий скудные сведения о лейтенанте. Нанни Марин, в отличие от всех остальных, был берсальером и возглавил взвод альпийских стрелков в самый последний момент. А до того, как оказаться здесь, в горах, принимал участие в африканской кампании.
Вот и все.
Если не считать общих — весьма поверхностных — знаний Алекса о берсальерах. Берсальеры всегда считались элитой армии, носили шикарные петушиные перья на шляпах, а их соединения были самыми мобильными из всех пехотных частей. Они — отличные снайперы и велосипедисты, они держатся особняком и все, как один… похожи на Лео!
Да-да, именно на Лео, и не только потому, что «Левиафан», ставший последним прибежищем Нанни Марина, принадлежит сейчас красавчику-метеорологу. Но еще и потому, что красавчик играючи управляется с яхтой: это косвенно свидетельствует об элитарности. А складной, сверкающий хромированными деталями берсальерский велосипед (о, чудо техники!) легко трансформируется в другое — на этот раз автомобильное — чудо. «Ламборджини». И петушиное перо неплохо смотрелось бы на бескрайнем обеденном столе, за который едва ли не каждый день усаживалась чопорная, узкогубая семья Лео и Себастьяна. Кроме того, Лео находится в отменной физической форме, так необходимой берсальерам… Но и это не главное — снимок.
Он был найден Алексом несколько часов назад, в семейном альбоме близнецов. У молодого берсальера со старого снимка лицо обоих братьев. В нем просматривается аристократизм и надменность, так свойственная обладателям яхт и бескрайних обеденных столов. «Дед или прадед Себастьяна и Лео» — вот что подумал Алекс, обнаружив фотографию бравого вояки.