– И часто?..
– Да на третий день, почитай. Как по расписанию. Потом он ей глаз подобьет или так синяков наставит, и сгинет к мамочке своей. Галка отлежится, поплачется за несчастную свою любовь и тоже угомонится…
Старуха оказалась права. Когда он на следующий раз появился, дверь открыл Галкин бывший, временно обретший статус настоящего.
– Чего надо? – спросил он, почесывая брюхо.
– Вещи забрать.
– Вот! Разумный пацан! – на плечо рухнула тяжеленная ладонь. – Правильно мыслишь!
Вещи Галина собирала сама и взгляд отводила, вздыхала, однако оправдываться не стала…
Любит?
Неправильно это… Разве можно любить такого урода?
…Они и вправду продержались три дня.
Человек следил. Одолжил бинокль и устроился на крыше соседнего дома… Благо дома стояли тесно, а на чердачной двери висел замок, с которым он управился быстро.
Три дня.
И чужак на кухне, на его месте, сидит, ест из его миски и спит с его женщиной. Метит… Женщина покорна и счастлива в этой покорности.
Вот что им надо!
Силу.
Грубую пустую физическую силу…
…Он купил капроновую веревку и перчатки.
И еще шапочку, какую обычно лыжники носят…
…Он дождался очередной ссоры и хлопнувшей двери. Бывший вылетел во двор и со двора ушел, едва ли не столкнувшись со старухой… Собачку пнул… Пусть идет.
Спуститься легко. Подняться еще легче. Сердце стучит, рождая неясное волнение. Дверь открыл ключами. Вошел… Она не успела обернуться.
И наверное, удивилась, что умирает. Она увидела его отражение в старом серванте и хрипела, сучила ногами… таяла… а он испытывал огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Он оставил тело в коридоре, аккуратно уложив. И полы халата ее запахнул, перехватил пояском. Склонившись к самому лицу Галины, вдохнул сладкий аромат сдобы, который почти исчез, стертый другими запахами – дешевого вина и грязного мужчины. Его присутствие еще ощущалось в квартире.
Человек вышел за дверь, оставив ее приоткрытой, почти не сомневаясь, что соседская дрянная собачонка не удержится, заглянет в квартиру… Соседка выходила гулять в половине десятого, сразу после вечерних новостей…
Он успевал вернуться на крышу. И уже оттуда, скрываясь в прозрачных летних сумерках, наблюдал за развернувшимся действом.
Соседка не подвела.
Первой приехала машина «Скорой помощи», затем показался и серый грязный милицейский «уазик». Люди засуетились. Он узнавал их, обычно равнодушных, но теперь взбудораженных чужою бедой. Стояли, переговаривались. И к появлению его, Галининого бывшего, отнеслись настороженно. Он же, глядя на машины, не понимал, зачем они здесь, раздражался…
…Повязали.
…Не тронули бы, когда бы он, опьяненный чувством собственного над всеми превосходства, не полез в драку. Он ведь всегда доказывал свою правоту боем.
…Посадили.
Было следствие, и к нему приходили тоже, снова опер, на сей раз не молодой и не старый, и уставший, бывают такие люди, что и на свет появляются утомленными. Этот носил старенькую куртку с круглыми кожаными вставками на локтях и имел привычку громко и тоскливо вздыхать.
– Значит, вы с потерпевшей расстались? – спросил он.
– Да.
– Из-за ее бывшего мужа?
– Да.
– Вы вот просто так взяли и отступили? – В этом вопросе слышалось не сомнение, но подвох.
– Отступил. Не потому, что он сильней… Хотя он да, сильней. И в первую нашу встречу меня избил. Я не стал заявлять. Понимаете, я понял, что ей не нужен. Она ведь не попыталась просить о помощи, вообще вмешиваться. Она так на него смотрела… С восхищением… Я просто понял, что лишний там.
Он надеялся, что его рассказ, вполне искренний, звучит правдоподобно.
– Хотя, конечно, я надеялся… Долго сидел у подъезда. Понимал, что это глупо, но все равно сидел. Думал, что он вот уйдет, а я вернусь…
…Это же расскажет соседка и от себя добавит про те кухонные посиделки с чаем и ее утешениями.
– Не получилось. Это он убил Галочку?
Хотелось однозначного ответа, но опер вдруг хмыкнул:
– Кое-что не сходится…
– Что?
– Во-первых, обвиняемый, как вы сами заметили, характера вспыльчивого. Да, такой способен убить. Скажем, в драке. Или припадке ярости. Но готовиться, купить шнур… Завязать узелки, чтоб из рук не выскользнул… душить. Это указывает на совсем другой тип личности.
Проклятье.
– Во-вторых, зачем ему возвращаться? Если он решил избавиться от бывшей жены, то нет ничего более глупого, чем избавляться вот так. Сначала поскандалить, чтобы все слышали, убить, уйти и вернуться как ни в чем не бывало.
– И что вы думаете…
– Что я думаю? – опер вдруг усмехнулся. – А вам-то что за интерес?
– Я ее любил.
Сказал и сам себе не поверил. Он любил? Галину? Запах ее тела, сдобный и сладкий, живой. Само это тело, тоже сдобное и мягкое. Голос тихий и вечерние рассказы о работе в цеху, о коллегах, среди которых завистников много, хотя, казалось бы, чему там завидовать?
Любил знакомые черты лица…
– Любили… Вам, наверное, больно…
– Да.
Не было больно. Но он знал, что люди, обыкновенные нормальные люди испытывают боль, теряя близких. А Галина, пожалуй, все-таки была ему близка.
– Что ж… Я думаю, очень интересно, где в это время были вы…
– Я?
Тогда он не озаботился алиби, понадеялся, что, получив идеального обвиняемого, следствие не станет слишком усердствовать.
– Вы. Вы довольно молоды, но в то же время успели уже перенести потерю… Кажется, год тому назад трагически погибла ваша подруга…
– Какое это имеет отношение?
– Может статься, что никакого… А может… Она ведь тоже была задушена, верно? Изнасилована и задушена… А убийцу так и не нашли. К слову, Галина на нее похожа, верно?
– Никогда об этом не думал.
– Не думали? Или не желали думать? Вряд ли вы вовсе не замечали этого сходства… Но, возвращаясь к той истории, – девушка предпочла вам другого… Вас это огорчило?
– Конечно, меня это огорчило! – Он вскочил, испытывая не гнев, не раздражение, но страх.
И желание убить этого чересчур назойливого, слишком умного опера, который играл…
– Или вас не огорчило бы, если бы ваша любимая сказала… Извини, но давай останемся друзьями… А потом… – Он махнул рукой. – Собираетесь повесить это дело на меня?
– Нет, – опер встал. – Хотел бы, но доказательств не имею. Вынужден признать, что если это вы, то сработали чисто… профессионально.