Расплачется? Кажется, в глазах уже слезы, и Маргоша подается вперед, чтобы увидеть. Она жаждет чужих эмоций, тогда Стас не понимал, что эта жадность проистекает единственно от недостатка собственных.
Он Анне сочувствует.
Но вмешиваться в женские дрязги? Из-за ласточки, которая вовсе не выглядит старинной и дорогой…
– Верни, – Васька, отказавшийся от торта и портвейна, откладывает книгу в сторону. Он встает, каким-то плавным, текучим движением оказывается вдруг за Никиной спиной. Васькина тяжелая рука ложится на острое плечико. – Верни, Никуша. Нельзя брать чужое.
Она пугается.
Васька ничего не делает, просто стоит, просто за спиной, просто смотрит на Анну поверх голов остальных, которые замолчали, но Ника все равно пугается. Вот только слишком она гордая, чтобы признаться в этакой своей слабости. И цепочка с ласточкой летит на стол, падает в остатки торта.
– Забирай… истеричка!
Руку Васькину Ника стряхивает.
И убегает.
– Ну и зачем ты влез? – спросил Артемка, глядя, как Анна стирает с цепочки крем и сахар. – Подумаешь… цацку не поделили. Небось не сожрала бы ее Ника.
Васька плечами пожал. И платок свой Анне протянул. А она, зарозовевшись, тихо сказала:
– Спасибо.
Замок застегнулся сразу, а ласточка исчезла под серой Аниной блузкой.
– Не за что, – Васька подал руку. – Пошли, погуляем… Там вишня расцвела. Красиво.
Они ушли, а Стас остался.
– Вишня расцвела, – хмыкнула Маргоша, подбирая крошку со стола. – Романтик… Что он в ней нашел?
Ей не ответили. Толик медитировал над учебником, Пашка вздыхал, верно, сожалея, что торт оказался не столь велик… Машка, до того тихо сидевшая в уголке, вздохнула:
– Она красивая…
– Анька? – это Маргоша произнесла так, что всем стало очевидно: красивой Анну она не считает. – Да обыкновенная. И одевается, как…
– Просто денег нет.
– У меня тоже, если ты заметила, денег нет, – Маргоша не привыкла уступать. – Я в отличие от Никуши не могу себе позволить пятьсот баксов за какую-то фигню вывалить… Но одеваюсь я нормально! Скажи же, Толик?
– Угу.
– Видишь, Толик сказал, – Маргоша засмеялась, и аккурат в этот момент вернулась Ника.
– Чего ржешь?
– Да обсуждаем вкусы… Вот Машка утверждает, что Анька у нас красавица.
Машка под злым Никиным взглядом стушевалась.
– Я просто сказала… Он ее любит… И скоро женится…
– Оп-па! – Артемка Нику приобнял, погладил по худому плечику. – А это уже новость! Впервые слышу!
Не только он.
Стаса эта новость больно резанула. Выходит, Васька жениться собрался? Нет, он имеет полное право… на Анне, на Маргоше… На ком угодно, но почему Стасу не сказал?
– Машуль, откуда знаешь? – Артемка Нику усадил и чаю ей принес, пусть остывшего, изменившего цвет на бурый, неприятный. – Он тебе сам сказал?
– Не сказал. – Машка покраснела, бросив на Толика отчаянный взгляд, но Толик был слишком увлечен учебником. – Он попросил, чтобы я узнала, какой у Аньки размер… Ну, чтобы кольцо купить.
– У тебя? – Маргоша скривилась.
А Стас решение одобрил. К Маргоше и Нике с такой просьбой обращаться глупо, не откажут, нет, но испоганят все исключительно в силу врожденной бабьей стервозности. А Машка иная.
– Ну… Я подумала, что если кольцо, то предложение сделает… Они уже три месяца как…
– Сколько? – Толик книгу закрыл.
– Три месяца… может, и больше. Я их еще осенью увидела вдвоем, как они гуляли… и Васька ей что-то рассказывал…
Она запнулась, наверное, понимая, что прогулка – это еще не повод о свадьбе заговаривать. Машка поспешила пояснить:
– Он ее за ручку держал… и еще цветы… целый букет…
– Цветы, значит, – Маргоша нахмурилась.
Ей цветов не дарили. И поклонники, которыми она успела обзавестись, были вовсе не того ранга, которого требовала Маргошина душа.
– Цветы… – Никуша прикусила ноготок, который отрастила длинным, опасного вида. Ей цветы дарили, и поклонники имелись нужного свойства, но были они ей скучны.
И да, обоим до Васьки не было никакого дела, но вот факт, что цветы дарили именно Анне, которая в тесной их компании занимала самое последнее место, оскорблял. И Стас был готов поспорить на то, что уже завтра за Васькой начнется охота…
…А спустя месяц Анну убили.
И осталась фотография, а еще цепочка да ласточка из платины, с сапфировым синим глазом, что неправильно, потому как у птиц глаза желтые…
– Рассказывай, – велел Стас, возвращая птицу. Васька, коснувшись тонких крыльев губами, спрятал ласточку в карман. – Все рассказывай, если, конечно, не думаешь, что это я…
– Теперь не думаю.
Васька изменился. Он умел меняться, как-то сразу и вдруг, сбрасывая маску веселого простачка, и человек, за ней скрывавшийся, был неприятен.
Стас не любил общаться с ним, но понимал, что без этой стороны Васькиной натуры, упрямой, непримиримой и злой, у них вряд ли что-то получилось бы.
– Пока рассказывать нечего… – Васька оседлал стул и руки сложил на спинке. – Я никогда не верил, что ее убил случайный клиент… Во-первых, помнишь, где кафешка располагалась?
– На площади.
– Именно. А жила Анна…
– В Комсомольском переулке.
Просто. А он, Стас, не подумал, до чего все просто. Переулок – в трех минутах ходьбы от Анькиной работы. И возникший вопрос Васька сам озвучил:
– Тогда за какой надобностью она поперлась на другой конец города? Посреди ночи? К самому мосту?
– Что тебе сказали?
– Известно, что, мол, некоторые официантки подрабатывают… ну, ты понял, – Васькины кулаки сжались. – Или не подрабатывают, но попался клиент интересный, предложил отдохнуть… Как будто она гулящая какая! Я им говорил, но…
Не послушали, поскольку, окажись Васька прав, пришлось бы выяснять, как Анна оказалась посреди ночи у моста.
– Есть еще кое-что. Ее убили не там.
– Что?
– Ее принесли туда уже мертвой, – Васька смотрел прямо. – И мертвую одевали… Так в заключении сказано было…
Стас слушал. Старая история на новый лад? Пускай.
– Я вот что подумал. Она ведь весила пятьдесят пять кило… Это немало. Немного, но и немало. Далеко не утащишь… Опять же, если человек несет другого, то кто-то может увидеть, запомнить… или вовсе в милицию позвонить… И тот, кто это сделал, тоже понимал.
Стас кивнул. Логично. Он попытался представить, как сам бы поступил, окажись перед необходимостью спрятать чей-нибудь труп.