Так в чем же я виноват? Я – другой! И прийти мне не к кому – ввалиться ночью в состоянии полного раздрызга и получить отпущение грехов и утешение. Нет у меня таких друзей! Потому что я другой. Ну и что? Это дает им право?..
Что они могут знать о Лиске, о наших отношениях, она любила меня, а я… готов был душу отдать за нее! Никто не имеет права судить, все пошли вон!
Злоба, двигатель человеков, заливала меня ядовитой волной, и я чувствовал, что пойду на все, чтобы найти убийцу… если он был, или докажу, что такового не было. А когда найду – если найду, – своими руками…
Уснул я под утро, когда в окно пробивались уже серые неуверенные сумерки.
Утром позвонила Лена, предложила пообедать вместе. Сказала, нужно поговорить. Слова отказа уже готовы были сорваться у меня с языка – я не хотел ее видеть. Она надоела мне своими вечными жалобами. Но… мне вдруг пришло в голову, что она, в отличие от тех двоих, не считает меня сухарем и злобным типом, и я смягчился. И вспомнил, как подумал тогда в прихожей почти с сожалением, что не вмешайся в свое время Казимир… Сейчас я уже так не думал, я вообще об этом не думал, но чувство невесомой ностальгии осталось.
До самого обеда я сидел, разбирая мысленно вчерашнюю сцену. Вчера я поверил брату, сегодня… Не знаю! Казимир лез в мою жизнь напролом, он протягивал руку и отнимал мое. Имел право, потому что любил? Любовь как оправдание для подлости? Любовь – психическое расстройство, и человек не отвечает за свои поступки? Лиска не сказала мне ни слова, жалела меня.
Глупая! Молодая, беззащитная, глупая. Он гонял ее, как волк зайца, мой братец. А она молчала – жалела меня. Лиска боялась его, а я ничего не замечал. Ох, Лиска, что же ты наделала? Ничего не прошло, ничего! Боль еще со мной. Права Рената – я виноват!
Брат сказал, что Лена знала о его намерении уйти из семьи, а мне она никогда об этом не упоминала. Не хотела причинить боль? Не верила, что это у него серьезно? Или Казимир соврал вчера? Маленький он врал постоянно.
Лена была бледна и озабочена, но, как всегда, прекрасно одета – светлый костюм и серо-голубая шелковая блузка. Длинные прямые белые волосы, похоже, вовсе не накрашена. Знакомый приторный запах духов.
– Как ты? – спросила она озабоченно.
– Нормально. Я не должен был…
– Я понимаю! – перебила она. Положила свою руку на мою, заглянула в глаза. – Темочка, что происходит?
– Не знаю.
– Казимир был вчера с тобой?
– Да.
– У него разбито лицо…
– Я знаю.
– Что случилось? За что ты его ударил?
– Лена… все в порядке.
– Это за Алису, да? Не можешь простить?
– Лена, он говорил тебе, что хочет уйти?
– Уйти? – Она рассмеялась невесело. – Разве я его держу? Если бы хотел, то давно ушел бы. Его бабы приходят и уходят, а я остаюсь. Готовить, чистить, мыть, создавать уют. Воспитывать детей. Он обожает Танечку. Он сходил с ума по Алисе, ну и что? Она не первая, она не последняя. Господи, ну кому понадобилось снова вытаскивать на свет эту историю? Через столько лет?
– Мне дали понять, что смерть Алисы – не самоубийство.
– Не самоубийство? – Мне показалось, она сейчас потеряет сознание – страх явственно проступил на ее кукольном личике. – А… что?
– Убийство.
Она смотрела на меня с ужасом.
– Кто дал понять? Были еще письма?
– Я виделся с родственницей Алисы.
– Родственницей? При чем тут… А доказательства? Что она знает?
– Доказательств нет, одни эмоции.
– Почему она так считает?
Мне показалось, Лена перевела дух.
– Она не верит, что это было самоубийство.
– Верит, не верит… Столько времени прошло… Молодые, они… – она запнулась, подыскивая слово, – негибкие, я смотрю на Костика: чуть что – сразу трагедия! Ты не представляешь себе…
– Лена, Казимир говорил тебе о разводе?
И снова она ушла от ответа:
– Ты же знаешь своего брата, он готов волочиться за каждой юбкой! Да любая другая на моем месте давно ушла бы! Ты думаешь, мне некуда было уйти? – В голосе ее прозвучали близкие слезы.
– Значит, он не собирался разводиться?
– Из-за Алисы? Нет, не собирался. Она ему нравилась, я тебе говорила, но ему все твои женщины нравятся, вы же вечные соперники, он всегда тебе завидовал. Особенно его злит, что тебе все легко достается…
– Мне? Легко?
– Да! Сидишь у себя в банке при галстуке, а он на стройке вкалывает. Он всегда смотрел на тебя снизу вверх.
– Лена, в тот вечер, двадцать седьмого августа… – перебил я.
Она смотрела настороженно. Лицо побледнело, четко обозначились морщинки в уголках рта.
– Ты помнишь?
– Что именно? – Голос ее стал враждебным.
– Все! – резко сказал я. – Где была ты, где был Казимир?!
– Ты с ума сошел! При чем здесь мы!
Я отметил это «мы». Молча ждал ответа.
Она сдалась.
– Я была у Риммы, косметолога, Казимир… дома, наверное. Во всяком случае, он был дома, когда я вернулась.
– Во сколько?
– Не помню! Девять, десять. Почему ты спрашиваешь? Ты что, думаешь…
– Лена, ты рассказала Алисе о нас?
Я видел, что она колеблется. Ей не хотелось отвечать, она увела взгляд.
– Лена!
– Кажется, рассказала… – выдавила она из себя. – Я не могла не рассказать, как ты не понимаешь! Я видела, что Казимир увлекся, и…
– Решила подстраховаться? Рассказала, как он испортил тебе жизнь? Что именно ты ей рассказала?
– Ну… о нас с тобой.
– Что, если бы не Казимир, мы были бы счастливы?
– Ну да… наверное. – Она пожала плечами. На нее жалко было смотреть.
– И что ты меня до сих пор любишь?
– Я этого не говорила! – запротестовала она.
– И что я до сих пор тебя не забыл, пытался тебя вернуть? И если бы не она, Алиса… Говорила?
Меня несло, я словно видел всю сцену – эта мелкая хищница, растение-паразит, своим тоненьким нежным голоском вливала отраву в Лискины уши.
– Ты все усложняешь! – вскрикнула Лена звенящим голосом. – А разве не правда, что Казимир увел меня? И если бы не он…
– Когда это было, черт подери! Мы были щенками! – От моей ностальгии по былому не осталось и следа. – Ты говорила этой девочке о том, что один брат испортил тебе жизнь, а другой продолжает любить? И ее письмо… Я понимаю теперь, почему она написала это письмо!