Тай знал, что лучше не спорить. Он предпочел бы провести десять раундов в поле с талибами, чем один – со сверхзаботливой мамочкой из Долины.
– Ну, безумные детки, готовы? – спросил он у Кевина и Венди.
Те уже держались за руки, поглощенные не столько всплеском подросткового влечения, сколько восторгом от общества друг друга после долгой разлуки.
На выходе мать Венди оттащила дочь в сторону, вызвав закатанные глаза и вскрик «Ну мам!», и они прошлись по списку «Ты не забыла мобильный телефон?», «В кино обязательно выключи звук», наряду с еще сотней всяких правил и указаний. После четвертого или пятого пункта Тай отключился, не сводя глаз с тихой пригородной улицы с аккуратно подстриженными газонами и американскими флагами, которые развевались под теплым ветром Санта-Аны.
Наконец, мать Венди исчерпала список и обняла Кевина и свою дочь.
– Помните, что я сказала, – строго объявила она, обращаясь ко всем троим.
– Мэм, ваши слова пылают в моем сердце, – сообщил Тай.
В машине Венди и Кевин уселись на заднее сиденье. Джонсон изо всех сил старался маскировать темными очками свои взгляды в зеркало заднего вида. Он следил за всеми автомобилями вокруг, временами меняя скорость. Мимо с громкими гудками пронеслась машина, набитая чоло [10] . Они ехали вниз по бульвару Ван Найс, парни высовывали руки из окон автомобиля. Один из мальчишек вывернул пальцы в знак банды, демонстрируя свою верность.
Тай подумал о Локе с Рейвен и о том преследователе. Однако опасности Лос-Анджелеса куда приземленнее, случайнее и обыденнее, нежели финальная сцена какого-нибудь малобюджетного боевика. Он бросил взгляд в зеркало. Кевин, ни на что больше не обращая внимания, обнимал Венди.
Тай улыбнулся. «Вот она, первая любовь, чувак».
При всем своем легком отношении к жизни Тай сожалел, что не обрел таких отношений, как у Лока с Кэрри. Джонсон без труда привлекал женщин. И без труда укладывал их в постель. Трудности начинались после. До тридцати такая ерунда его не беспокоила. На это и дана молодость. Люби их и оставляй, хотя в случае Тая скорее трахай и беги. Но сейчас такая жизнь утратила свою прелесть. Может, ему стоит поучиться у брата Рейвен.
Кевин стоял перед торговой палаткой, одной рукой по-прежнему обнимая Венди за талию. Прижимая к груди большой пакет с попкорном, он осторожно вытащил из кармана джинсов двадцатидолларовую бумажку и протянул ее мальчишке за стойкой. Потом тщательно проверил сдачу. Тай заметил, что такие привычные для всех действия требуют от юноши особой концентрации.
Мимо проходили люди, в основном родители с детьми. Венди выбрала для просмотра продолжение большой детской франшизы «Пиксара», что облегчало задачу Тая. Одинокий взрослый, который захочет пойти на мультфильм, будет выделяться в толпе. Эта мысль помогла Джонсону принять и следующее решение. Он подошел к Кевину и Венди:
– Кев, твой телефон включен?
Кевин ухитрился одной рукой удержать огромный пакет попкорна и большую бутылку лимонада, а другой – погладить бугорок на джинсах, где в левом кармане прятался мобильник.
– Я его выключу. Я знаю правила, – сообщил он телохранителю, к удовольствию Венди закатив глаза.
– Нет, не выключай.
– Что?
– Переключи его на беззвучный режим. Я собираюсь здесь прошвырнуться. А вы, ребята, развлекайтесь сами. Вы же не захотите, чтобы я торчал сзади, как старая тетушка, верно?
Кевин с Венди переглянулись, оба начинали расплываться в радостной улыбке.
– Но мама сказала…
– Я не скажу ей, если ты не скажешь, – поднял руку Тай. – Я буду прямо за дверью. Если что-то случится, кричите погромче. О’кей?
Кевин торжественно кивнул.
– Ладно, желаю приятно провести время.
Кевин потянулся за рукой Венди. Тай наблюдал, как они дошли до дверей, вручили билеты и исчезли в глубине кинозала. Он подождал еще пару минут, потом протянул свой билет, но, не заходя в зал, устроился на стуле рядом с большим рекламным стендом, на котором красовалась семья мультяшных енотов. Кроме пожарных выходов, в зале был только один вход и один выход. Джонсон продолжал выискивать одиночек, но в зал заходили только семьи или один из родителей с детьми.
Тай откинулся на спинку стула, глядя на молодую афроамериканскую пару, представителей среднего класса, и на их детей, которые промчались через дверь, визжа от восторга, и в душе у него внезапно стало пусто. «Господи, Лок просто не понимает, как ему повезло».
Рейвен прижала руку ко рту:
– Он на меня смотрит.
Лок понял, что она говорит о Клэйтоне Миллсе. Но самого Лока больше интересовало появление телохранителя.
– Не обращайте внимания, – сказал он, касаясь ее руки. – Делайте вид, что мы просто завтракаем. Вы собирались рассказать, почему вы не едите яйца.
Рейвен отложила меню и расправила на коленях салфетку.
– Ладно. Винс Вайс всегда снимал очень жесткие фильмы, понимаете?
Лок, напряженно ожидающий начала событий, пожал плечами:
– Я не в курсе. Я больше по части Тома Хэнкса.
– Ну, в общем, так оно и есть. Он давил на актрис, как только мог. Жесткий секс. Душил их. Заставлял блевать.
Лок тоже отложил меню.
– И при чем здесь яйца?
– Он заставлял перед съемками есть яичницу, чтобы тошнило более зрелищно.
К их столу подошла официантка. Симпатичная, светленькая и веселая. Такими бывают только люди, совершенно не знающие жизни. В этой части ЛА полно людей, играющих в официантов, парковщиков, фитнес-тренеров или, цинично подумал Лок, в данном случае в полицейских.
– Готовы сделать заказ? – спросила она.
– Мне кофе, но, пожалуйста, погорячее, – сказал Лок. – Пусть прямо обжигает.
– Что-нибудь еще?
– Еще тосты, спасибо.
– А как же яйца? – вмешалась Рейвен.
– Я не в настроении, – улыбнулся Лок.
– А вам? – поинтересовалась официантка у девушки.
– Французский тост и кофе.
Официантка быстро записала их заказы.
– Эй, – сказала Рейвен, – я же говорила, история неприятная.
Но Лок уже снова вслушивался в разговор Миллса с самым неубедительным официантом мира.
– Я не это заказывал, – низким голосом рычал Миллс, выплевывая слова.
– Я заберу все назад и принесу другое.
– Не надо, проехали. Просто посчитай меня. Прямо сейчас.
Двое мужчин за соседним столиком, слишком хорошо одетые и ухоженные, вытягивали шеи, стараясь получше разглядеть сцену. Один что-то шепнул другому, и тот рассмеялся, чуть громче, чем следовало.