Вот так все и заканчивается таким же промозглым утром, когда ноющего от страха убийцу выволакивают из тюремной камеры и надевают ему на шею свитую из пеньковой веревки петлю. Хватит ли у Смайли смелости так же ярко вообразить себе подобную картину месяца через два, когда за его окном рассветет, а часы пробьют положенный час? Тот час, когда на деревянном помосте у казненного ломаются шейные позвонки, а потом его тело пускают плыть вниз по течению вместе с остальным мусором.
Он шел по Бомонт-стрит в сторону Кингз-роуд. Его обогнал дребезжащий электрокар молочника. Сейчас он позавтракает, а потом возьмет такси до Керзон-стрит и закажет вино к ужину. Он выберет что-нибудь действительно стоящее. Филдингу оно должно понравиться.
Филдинг прикрыл глаза и отпил из бокала, слегка прижав левую руку к груди.
— Божественно, — сказал он затем. — Просто бесподобно!
И сидевшая напротив Эйлса Бримли чуть заметно улыбнулась.
— Что же вы будете делать в отставке, мистер Филдинг? — спросила она. — Попивать французское вино?
Все еще не отнимая бокала от губ, он посмотрел на пламя свечей. Столовое серебро было превосходно. Пожалуй, даже лучше его собственного. Его странным образом тревожил вопрос, почему они ужинали только втроем.
— В мире и покое, — ответил он. — Я недавно сделал одно открытие.
— Какое же?
— Что я играл свою роль перед пустым залом. Зато теперь я спокоен: никто не видел, как я забывал слова или путал мизансцены. А ведь столь многие из нас терпеливо дожидаются, когда нашей аудитории не станет. В Карне едва ли будут помнить дольше одного или двух семестров, в какой хаос я превратил собственную жизнь. Я был слишком тщеславен и понял это лишь сейчас.
Он поставил бокал перед собой и внезапно улыбнулся Эйлсе Бримли.
— Это и есть покой, который я имел в виду. Чтобы существовать не на чьих-то глазах, не пытаться завладеть чьим-то сознанием, а уйти целиком в себя, как монах в келью, и оставаться там в безопасности и уединении.
Смайли налил ему еще вина.
— Мисс Бримли очень хорошо знала во время войны вашего брата Адриана. Мы все служили в одном подразделении, — сказал он. — Какое-то время она работала секретарем Адриана. Не так ли, Брим?
— Всегда угнетает мысль, что выживают не самые лучшие, — продекламировал Филдинг. — Это должно быть источником стыда. Для нас — не самых лучших — я имею в виду. Момент истины за отменной трапезой! — Он издал тихий вздох истинного гурмана. — Откровения между закусками и десертом.
Все рассмеялись, а потом вдруг разом замолчали. Смайли тоже отставил бокал в сторону и сказал:
— Та история, которую вы мне рассказали в четверг, когда я пришел навестить вас…
— Да, и что с ней такое? — спросил Филдинг с легким раздражением.
— О том, как вы подделали экзаменационные ответы Перкинса… Как достали его работу из портфеля и внесли в нее изменения…
— Да, а в чем дело?
— В ней нет ни слова правды. — Смайли произнес это так, словно они обсуждали погоду. — Была проведена экспертиза. Все оказалось не так. Там почерк только одного человека… Самого мальчика. И если кто-то смошенничал, то только он сам.
Воцарилось долгое молчание. Филдинг пожал плечами.
— Мой дорогой друг, неужели вы рассчитываете убедить меня в этом? Все ваши так называемые эксперты, как правило, некомпетентные идиоты.
— Разумеется, это еще ничего не значит. Вы могли просто пытаться защитить мальчика, не так ли? Взяв его вину на себя, спасти его честь, выражаясь высокопарно. В этом заключается причина?
— Я сказал вам правду, — коротко ответил Филдинг. — Выводы можете делать… какие угодно.
— Мне представляется вероятным только одно — сговор между вами. Вас растрогало огорчение ученика, когда он принес вам экзаменационные работы, и под воздействием импульса вы решили открыть портфель, достать его работу и подсказать, что надо исправить.
— Послушайте, — сказал Филдинг, начиная горячиться, — почему бы вам не оставить эту тему? Какое отношение она теперь имеет к вам лично?
На это Смайли ответил неожиданно почти с такой же горячностью в голосе:
— Я стремлюсь помочь, Филдинг. Поверьте, я просто хочу помочь. Ради памяти Адриана. Мне не нужно причинять кому-то больше боли, чем необходимо, создавать больше проблем, чем их уже возникло. Я хочу все выяснить до того, как сюда явится Ригби. Обвинения против Джейни сняты. Но ведь вам об этом известно, верно? Кажется, теперь подозрения пали на Роуда, но он даже не арестован. Они вполне могли это сделать, но что-то их остановило. У него лишь взяли дополнительные показания. Потому что, представьте, в центре дела вдруг оказался пресловутый портфель. Внезапно все оказалось в зависимости от того, видели ли вы что-нибудь в этом портфеле сами и видел ли Перкинс. Вам ясно? Если смошенничал только Перкинс, если только паренек открывал портфель, но не вы сами, полиция захочет узнать ответ на один очень важный вопрос: откуда вы узнали, что лежало внутри?
— Что вы пытаетесь доказать?
— Среди полицейских экспертов идиотов не держат, Филдинг. Но давайте сейчас начнем историю несколько иначе. Предположим, это вы убили Стеллу Роуд. Предположим, у вас имелся для этого очень серьезный мотив, который теперь полиции известен. Предположим, что, отдав тем вечером портфель Роуду, вы потом опередили его. К примеру, воспользовались велосипедом и мчались вместе с ветром, как выразилась Джейни. Если дело обстояло так, то ни одного из перечисленных предметов, которые вы якобы видели в портфеле, не могло в нем быть в принципе. Вы солгали. А потом, когда были обнародованы результаты экзамена, поняли, что Перкинс фальсифицировал свою работу, а еще узнали, что мальчишка заглядывал в портфель. Заглядывал и видел, что в нем не было ничего, кроме пачки листов с экзаменационными работами. Это предположение служит мне объяснением, почему вам пришлось убить и мальчика. — Смайли сделал паузу и посмотрел на Филдинга. — Подобный ход рассуждений никого не утешает, — добавил он почти неохотно, — но придает вашим действиям хоть какой-то смысл.
— И какой же, позвольте поинтересоваться, мог быть у меня серьезный мотив, о котором вы упомянули?
— Вероятно, она шантажировала вас. Ей, безусловно, было прекрасно известно об обвинении против вас, выдвинутом во время войны. Она ведь тогда тоже жила на севере. А ее отец был судьей, не забудем и об этом. Как я понял, полиция подняла старое дело. И точно — ваш случай рассматривал именно ее батюшка. Она знала, что вы банкрот, нуждаетесь в новой работе, и потому легко подцепила вас на крючок. Кажется, и Д’Арси обо всем знал. Она сама ему рассказала, причем ничем не рискуя. Д’Арси были известны все подробности, но он бы никогда не допустил, чтобы история получила огласку, она понимала это. Д’Арси был для нее открытой книгой. А вы сами что-нибудь ему рассказывали, Филдинг? Мне представляется, что вполне могли. Когда она явилась к вам, поделилась всем, что ей было о вас известно, вдоволь посмеялась и поиздевалась над вами, вы бросились к Д’Арси и пожаловались ему. Вы спрашивали, как вам поступить. И он посоветовал вам… Что он, собственно, мог посоветовать? Только узнать, чего она от вас хочет. Но она не хотела ничего конкретного. По крайней мере не денег. Ей нужно было нечто приносившее гораздо больше удовольствия, приятно возбуждавшее ее маленький извращенный умишко: она хотела командовать вами, полностью подчинить себе. Она обожала играть в заговорщицу и потому назначала вам встречи в самое невероятное время и в самых абсурдных местах: в лесу, в заброшенных церквях. Но обязательно ночью. Ей ничего от вас не требовалось, кроме вашей сломленной воли. Она заставляла вас выслушивать хвастливые истории о своих интригах и проделках и содрогаться от ужаса и отвращения, а потом отпускала до следующего раза.