– …дикие ночки сводились в основном к тому, что мы торчали в спальне, играя в «Магию» и попивая узо. То есть все остальные попивали узо. Меня тошнило от одного запаха.
Оглянувшись на меня через плечо, она пояснила:
– Моя соседка по комнате была гречанкой.
Ханна представила меня группе гостей, по большей части парней. Там были Дилан, Хо, Аарон и, кажется, Энил. Один из них протянул моей спутнице коктейль, намешанный из модного сливового саке и содовой шипучки.
Я знал, что по части выпивки Ханна не сильна, и тут же инстинктивно полез ее опекать.
– Может, лучше выпьешь что-нибудь безалкогольное? – громко спросил я, чтобы остальные услышали.
Что за придурки, сразу решили ее споить.
Всем хотелось услышать ее ответ, но вместо этого Ханна отхлебнула из стакана и тихо, восторженно замычала:
– Как вкусно. Матерь божья!
Похоже, ей это понравилось.
– Просто следи за тем, чтобы я выпила не больше одного, – шепнула она, прижимаясь ко мне. – Иначе я за свои действия не отвечаю.
Вот черт. Этой фразой она начисто перечеркнула все мои планы изображать из себя добродетельного старшего братца.
Ханна с неожиданной оперативностью разобралась с коктейлем. Ее щеки порозовели, а с губ не сходила улыбка. Встретившись с ней взглядом, я увидел, что глаза ее сияют от счастья, освещая все лицо. «Боже, какая она хорошенькая», – подумал я. Мне тут же захотелось очутиться с ней у меня дома и посмотреть какой-нибудь фильм, и я сделал мысленную заметку, что надо будет это поскорей осуществить. Оглядевшись, я только сейчас понял, что на вечеринку успела прийти куча народу. В кухне было не протолкнуться. Еще одна студентка присоединилась к нашему кружку, обсуждавшему самых чокнутых профессоров факультета. Девушка ловко вклинилась между мной и Диланом и представилась мне. Я почувствовал, что Ханна, стоящая слева, наблюдает за мной. Когда я находился рядом с ней, мое восприятие обострялось – я словно смотрел на себя ее глазами. Ханна была права, утверждая, что я обращаю внимание на женщин. Эта новая девушка была симпатичной, но не произвела на меня ни малейшего впечатления – особенно теперь, когда Ханна стояла так близко. Интересно, моя спутница действительно считала, что каждый раз, приходя на вечеринку, я там кого-нибудь трахаю?
Я кинул ей укоризненный взгляд.
Ханна, захихикав, беззвучно произнесла:
– Я тебя знаю.
– На самом деле нет, – шепнул я в ответ.
И, была ни была, выдал ей на-гора:
– Ты еще так много можешь обо мне узнать.
Несколько долгих мгновений она молча смотрела на меня. Я видел, как бьется жилка на ее шее, видел, как грудь поднимается и опускается быстрее в такт участившемуся дыханию. Затем, опустив глаза, она положила руку на мой бицепс и провела пальцами по татуировке фонографа, которую я сделал, когда умер дед.
Мы одновременно выступили из круга, обменявшись легкими, предназначавшимися лишь нам двоим улыбками. Черт, эта девушка сводила меня с ума.
– Расскажи мне об этой, – шепнула Ханна.
– Я сделал ее год назад, когда умер дед. Он научил меня играть на бас-гитаре. Он все время слушал музыку, не считая тех часов, когда спал, – каждую секунду, каждый день.
– А теперь расскажи мне о той, которую я пока не видела, – сказала Ханна, переводя взгляд на мои губы.
Задумавшись, я на секунду прикрыл глаза.
– Над левым нижним ребром у меня вытатуировано слово «НЕТ».
Рассмеявшись, она подошла ближе – так близко, что я различал в ее дыхании запах сладкого сливового пойла.
– Почему?
– Сделал ее в университете, когда напился вдрызг. В то время у меня был приступ антирелигиозного рвения, и мне не нравилась идея, что Бог сотворил Еву из ребра Адама.
Откинув голову, Ханна расхохоталась моим любимым смехом – он поднимался из живота и сотрясал все ее тело.
– Провалиться мне, какая ты хорошенькая, – не подумав, брякнул я и провел пальцем по ее щеке.
Ханна отдернула голову и, бросив на мои губы еще один долгий взгляд, вытащила меня из кухни. На лице ее играла легкая, но дьявольская ухмылка.
– Куда мы идем? – поинтересовался я, позволяя тянуть себя по длинному узкому коридору с двумя рядами закрытых дверей.
– Ш-ш-ш. Я растеряю всю решимость, если скажу раньше, чем мы дойдем. Просто иди со мной.
Она и понятия не имела, что я бы пошел с ней по этому коридору, даже если бы вспыхнул пожар. В конце концов, я же явился с ней на сомнительную богемную вечеринку.
Остановившись у одной из закрытых дверей, Ханна постучала. Подождав какое-то время, она улыбнулась мне и прижалась ухом к деревянной створке. Изнутри не раздалось ни звука, и Ханна с очень милым нервным возгласом повернула ручку.
Комната оказалась темной, благословенно пустой и все еще относительно чистой после недавнего переезда. В центре стояла свежезастеленная кровать, в угол втиснулся туалетный столик, но дальняя стена все еще была заставлена коробками.
– Чья это комната? – спросил я.
– Понятия не имею.
Протянув руку мне за спину, она защелкнула задвижку, а затем, улыбаясь, снизу вверх взглянула на меня.
– Привет.
– Привет, Ханна.
Ее рот широко открылся, а прекрасные глаза удивленно распахнулись.
– Ты назвал меня не Зигги.
Улыбнувшись, я ответил:
– Знаю.
– Скажи это снова.
Ее голос стал хриплым, словно она просила снова дотронуться до нее или поцеловать ее. А, может, когда я назвал ее Ханной, это ощущалось как поцелуй. Для меня точно да. И часть меня – очень большая часть меня – решила, что мне уже наплевать. Наплевать, что двенадцать лет назад я целовался с ее сестрой, а ее брат – один из лучших моих друзей. Наплевать, что Ханна на семь лет моложе меня и во многом еще совершенно невинна. Наплевать, что я могу все испортить или что мое прошлое отпугнет ее. Мы были одни в темной комнате, и каждый дюйм моей кожи горел от желания прикоснуться к ней.
– Ханна, – тихо повторил я.
Эти два слога эхом отдались в моей голове и взорвали пульс.
Ханна загадочно улыбнулась и взглянула на мой рот. Высунув язычок, она облизнула свою нижнюю губу.
– Что происходит, мисс Таинственность? – прошептал я. – Что мы делаем в этой чертовски темной комнате, обмениваясь легкомысленными взглядами?
Она вскинула руки и, задыхаясь, пробормотала:
– Пусть эта комната будет Лас-Вегасом. Ладно? Все, что здесь происходит, остается здесь. Или, точнее, все то, что произносится здесь, остается здесь.
Я кивнул, зачарованный мягким изгибом ее нижней губы.