– Ты играл на бас-гитаре, – добавила Ханна, чертя пальцами маленькие круги на моих плечах. – Но эту ты спел. Дженсен говорил, что ты нечасто поешь.

– Нечасто, – согласился я.

Певец из меня был неважный, но когда я исполнял эту песню, мне было плевать. Все равно тут важней эмоции.

– Я видела, как ты заигрывал с той девчонкой-готкой в первом ряду. Смешно – я тогда ревновала, хотя раньше никогда такого не испытывала. Думаю, это потому, что ты жил в нашем доме, и мне отчасти казалось, что ты как бы принадлежишь нам.

Она улыбнулась мне.

– Боже, в ту ночь мне так хотелось быть ею.

Пока Ханна вспоминала, я вглядывался ей в лицо и ждал рассказа, чем кончилась та ночь для нее. И для меня. Я не помнил встречи с Ханной в Балтиморе, но там был миллион таких ночей, с концертами в барах, с готской девчонкой, или со старшеклассницей, или с хипушкой в первом ряду, а позже подо мной или на мне.

Ханна облизнула губы.

– Я спросила Дженсена, встретимся ли мы с тобой после концерта, но он только рассмеялся.

Я что-то промычал, покачивая головой и поглаживая Ханну по бедру.

– Не помню, что было после этого концерта.

С запозданием я сообразил, как паскудно это прозвучало, но если я хотел остаться с Ханной, то рано или поздно ей все равно предстояло узнать, каким я был обормотом.

– Значит, тебе нравились такие девушки? «Теперь она красит глаза темным, как ночь»?

Я со вздохом улегся на нее, так что мы оказались лицом к лицу.

– Мне нравились всякие девушки. Полагаю, ты в курсе.

Я пытался подчеркнуть прошлое время, но, похоже, не преуспел, потому что она прошептала:

– Ты неисправимый игрок.

Ханна произнесла это с улыбкой, но меня все равно передернуло. Мне неприятно было слышать напряжение в ее голосе и сознавать, что именно так она меня и воспринимала: как парня, который трахает все, что движется, а теперь и ее, в этой массе губ, рук и сексуальных утех.

«Под конец человек любит свое желание, а не то, чего желал».

И мне нечем было крыть – очень долгое время примерно так и обстояли дела.

Подкатившись ближе, она сжала мой полуэрегированный член и принялась поглаживать.

– А сейчас какие тебе нравятся?

Она оставила мне лазейку. Ей тоже не хотелось, чтобы это все еще было правдой. Потянувшись к Ханне, я поцеловал ее подбородок.

– Похожие на скандинавскую секс-бомбу по кличке Сливка.

– Почему тебе не понравилось, когда я назвала тебя игроком?

Я застонал, отодвигаясь подальше.

– Я серьезно.

Прикрыв рукой глаза, я попытался собраться с мыслями и наконец сказал:

– А что, если я больше не тот парень? Что, если прошло двенадцать лет с тех пор, как я был им? Я открыто говорю своим любовницам, чего хочу. Я больше не играю.

Она тоже чуть отодвинулась и с насмешливой улыбкой взглянула на меня.

– Но это не делает тебя глубоким и чувствительным человеком, Уилл. Никто не говорит, что игрок должен быть козлом.

Я потер лицо.

– Просто я считаю, что слово «игрок» несет дополнительную смысловую нагрузку, которая мне не подходит. По-моему, я пытаюсь лучше обращаться с женщинами, обсуждать наши отношения…

– Ну, – перебила она, – мне ты своих желаний пока не высказал.

Я заколебался. Сердце сорвалось в дикий галоп. Да, я не высказал никаких желаний потому, что с ней все было совсем по-другому, чем с прежними моими женщинами. С Ханной все не ограничивалось яркими сексуальными впечатлениями – нет, с ней я чувствовал себя спокойней, испытывал восторг, ощущал, что меня понимают. Мне не хотелось обсуждать это, чтобы ни у кого из нас не возникло искушение поставить барьеры.

Глубоко вздохнув, я пробормотал:

– Потому что с тобой я не уверен, что мне нужен именно секс.

Отстранившись, Ханна медленно села. Простыня соскользнула с нее, и Ханна потянулась за футболкой, валяющейся на краю кровати.

– Так, ладно. Это… неловко.

Вот черт! Опять я брякнул не то.

– Нет, нет, – поспешно выпалил я, усаживаясь и покрывая поцелуями ее плечи.

Затем вырвал футболку у нее из рук и швырнул на пол. Лизнув спину Ханны, я обнял ее за талию и положил ладонь на грудь, прямо над сердцем.

– Я пытаюсь сказать, что хочу больше, чем просто секс. То, что я испытываю к тебе, выходит далеко за рамки сексуального влечения.

Она замерла, словно заледенев.

– Нет, не испытываешь.

– Нет?

Я смотрел на ее прямую спину, чувствуя, как медленно закипаю.

– Что значит «нет»?

Завернувшись в простыню, она встала. Меня пробрало холодом. Я сел, глядя на нее.

– Что ты… в чем дело?

– Извини. Просто… мне надо кое-что сделать.

Она подошла к гардеробу и начала вытаскивать одежду из ящика.

– Мне надо на работу.

– Сейчас?

– Да.

– То есть я говорю, что испытываю к тебе чувства, а ты вышвыриваешь меня вон?

Ханна резко развернулась лицом ко мне.

– Мне надо идти прямо сейчас, понятно?

– Вижу, – сказал я.

И она похромала в ванную.

Я был унижен и взбешен. И боялся, что все кончено. Кто бы мог подумать, что я все испорчу с девушкой, влюбившись в нее? Мне хотелось убраться отсюда к чертям и в то же время затащить ее обратно в постель. Похоже, нам обоим было над чем поразмыслить.

13

Закрыв за собой дверь ванной, я несколько раз глубоко вздохнула. Мне нужно было побыть одной. Нужна была минутка, чтобы уложить в голове то, что, черт возьми, происходило. Еще утром я думала, что меня отправили на свалку, как и все прежние многочисленные завоевания Уилла. А теперь он говорит, что хочет большего?

Какого хрена?

Зачем он все усложнял? В Уилле мне особенно нравилось то, что с ним люди всегда понимали, на каком они свете. Хорошо это или плохо, но каждый знал свое место в турнирной таблице. В нем никогда не было ничего сложного: секс без всяких заморочек. Вот и все. Я не могла претендовать на большее, и так было намного легче.

Он был плохим мальчиком, горячим парнем, с которым моя сестрица развлекалась в сарае на заднем дворе. Он был предметом моих самых ранних фантазий. Но не то чтобы я провела юные годы, изнемогая по нему, вообще-то как раз напротив. Я знала, что могу сколько угодно вожделеть его, но у меня нет ни единого шанса, и это почему-то все упрощало.