За всем этим он про девушку забыл.
Оказалось – не забыл, а как бы отодвинул и, снова встретившись с ее внимательными зелеными глазами, понял, нутром почувствовал: зацепила она его.
Да уж!
Сразу вспомнилась оставленная в Москве Марина. Когда же они последний раз занимались любовью? Давно, да как-то особенно и не тянуло.
Она, конечно, надеялась на что-то серьезное, продолжительное.
А он точно знал, что – нет, нет. Все это не то, не греет.
Спасибо, конечно, что и такое есть: при его-то занятости еще озадачиваться поиском партнерши – ну никакой возможности. Вот и тянется не пойми что: ни роман, ни дружба, ни любовь, ни просто секс.
Надо бы ей позвонить, сказать, что уехал, да неохота.
А эта, зеленоглазая, пожалуй, могла бы фейерверк-то в нем зажечь…
Он всегда был честен с самим собой и сразу признал: странным образом эта девушка его сильно заинтересовала. И тут же сам себе подивился – с чего бы?
Давным-давно его никто не интересовал вот так, сразу.
«М-да, не то стареешь, не то заработался ты, Антон Александрович. Ладно, надо делом заняться».
Ну, с бумагами все ясно – его официальный контракт и договора к нему – азы и рутина.
А вот с «просьбочкой» – тут все сложнее и интереснее.
Полковник в отставке, а ныне хозяин и генеральный директор фирмы, предоставляющей услуги по установке и обслуживанию охранных систем любой сложности и любого уровня защиты, а также выполняющей индивидуальные заказы на личную охрану и еще кое-что в этом же русле, проходящее по «прейскуранту» как «особые услуги», – Антон Александрович Ринков считался среди людей, знающих его, человеком везучим. На самом деле он просто обладал суперинтуицией – седьмым, десятым, черт его знает, каким чувством, спасавшим его шкуру и голову не одну тысячу раз – как в бою, так и во всех делах, которыми занимался.
Боевой офицер спецназа, прошедший огонь и воду, из каких только передряг не вылезавший, практически всегда выводивший из них целыми и невредимыми своих ребят, за исключением единичных случаев, о которых говорить и думать запрещал самому себе.
За блестящий ум и эту самую интуицию после очередного задания и ранения он был переведен в аналитический отдел родной конторы.
Поначалу работать в этом отделе было интересно, азартно, радостно.
Но постепенно азарт спал, все виделось более четко, гораздо глубже и серьезнее, чем в начале, – и пришло понимание, что он ошибся.
Знаменитая на всю контору интуиция, помноженная на блестящий ум, помогла ему тихо и безболезненно уйти в отставку, хотя Антону пророчили звание генерала.
Да бог с ним, с генералом-то. Главное, что ушел.
Хотя «безболезненно» – это, конечно, не совсем правда.
Начинать новое дело, не имея собственных средств, получая регулярные предложения «о вложениях» с разных, порой противоположных сторон, красиво уходить от принятия данных инвестиций, выкручиваться самому, заложив все, что можно, собрав посильную дань со всех друзей и родственников, – это еще то удовольствие.
Он работал как каторжный, иногда по двадцать четыре часа в сутки, не гнушаясь сам подвязываться на «личную» охрану «тел», о которых знал гораздо больше, чем даже они сами о себе знали. Монтировал первые охранные системы сам или со своим товарищем Михаилом на пару. Вместе они решали, на что потратить оставшиеся копейки от прибыли: на еду или на сто боевых граммов для расслабухи, ибо все, что заработали, они тут же вложили в новое оборудование.
Водка порой перевешивала, потому что упахивались они до зеленых чертей…
Он сшибал деньги у друзей до следующей прибыли, о поступлении которой можно было только мечтать.
Все, все это было и много всякого другого, о чем и вспоминать не хочется, в то дикое время становления своего дела.
Это сейчас он – сытый холеный барин, обожающий свой кабинет, дубовый стол, сделанный по его индивидуальному заказу, компьютер и все атрибуты жизни преуспевающего предпринимателя, даже свою секретаршу Марию Ивановну, даму неопределенного возраста, остановившегося где-то около сорока пяти лет с десяток тому назад, – суровую и требовательную, как прапорщик на плацу, очень профессиональную, тайно обожавшую его и Михаила.
Она подкармливала их домашними пирогами и поила отваром шиповника, когда они засиживались допоздна.
Его зам и ближайший друг Мишка, для подчиненных – Михаил Захарович Дубин, а для близких – просто Дуб, не смог так красиво и даже элегантно уйти из конторы, как ушел Антон.
Ринкову и прежде приходилось вытаскивать его из разных ситуаций. Вытащил он друга и в тот раз.
После чего, распивая сильно алкогольные напитки у Антона на кухне, строго предупредил:
– Все, вали оттуда, иди ко мне замом, будем вместе бизнес строить!
Дуб сопротивлялся, ныл:
– Да не могу я, Ринк, не могу, я ж ни черта, кроме службы нашей, не умею! И родственников у меня нет. Я ж сирота, и занять не у кого, и заложить нечего. У меня же, кроме ранений и наград, – ни хрена нет! Не мое это, не мое! Это ты у нас шаманишь – такое придумываешь, что ни один нобелевский лауреат не допрет, а я по другой части. Ходил за тобой как тень и чудеса творил, если ты впереди.
– Да и не надо занимать и закладывать: все, что мог, я уже наковырял! – уверял Антон. – Мне ты нужен, мне спину прикрывать надо. Здесь, в бизнесе, так же, как на войне, а порой и круче! И все, кончай прибедняться, знаю я тебя: я, вон, когда ушел, а ты и без меня продолжал там чудеса творить – наслышан! Будешь зарплату получать. Знаю, что ты денег, как ранения в яйца боишься, но все, хватит ныть, завтра на работу!
– Ну, на войну так на войну, нам не впервой. Прикрывать так прикрывать – это мы завсегда, и даже очень уважаем! – улыбался Мишка.
Они стали жить вдвоем, в Антоновой квартире, доставшейся ему от родителей, так как правильно заметил Мишка, что, кроме ранений и наград, от Родины они ничего не получили. Да и бог с ним!
Очень трудно было поначалу, но они терпели – да фигня все, не такое проходили!
Но все равно Антон знал, что нельзя, ну, нельзя идти другим путем, нельзя брать то, что так охотно и навязчиво ему «дружески предлагают» разные важные «дядечки».
Да он и не собирался.
Ничего, выстояли.
Кто бы сомневался!
Антон вспомнил, как однажды утром он жарил яичницу на кухне. Вдруг в дверном проеме появился Мишка, в одних трусах, с бритвенным станком в руке – одна щека выбрита, а другая в пене.
– А вот скажи мне, командир, – задушевным голосом проговорил боевой товарищ, – мы с тобой одинокие, холостые мужики в полном расцвете сексуальных сил и энергий. Да?