У него, между прочим, дело, и хрен знает, как там все обернется. Вполне может так получиться, что – мама, не горюй! А решать сразу две задачи, и обе сверхсложные – это вам не отдых, это полные кранты…
«Ладно, прорвемся, не впервой. Хотя… так, как с ней, наверное, впервой. А я ее еще и не поцеловал даже, а уже планы строю и прикидываю будущее. Да, полковник, ну, ты даешь!» – удивлялся себе Ринков.
Аккуратно и тихо закрыв за собой дверь купе – не как в прошлый раз, когда разбудил Наталью, Антон сразу посмотрел на нее. Она спала, отвернувшись лицом к стене и укрывшись простыней. Или делала вид, что спит.
Даша с мамой громким шепотом, чтобы не разбудить попутчицу, принялись по обыкновению предлагать ему чай.
Он вежливо отказался, лег на свое место, позволив себе еще немного расслабиться и почувствовать ее присутствие рядом, всего в метре от себя.
«Все, теперь самое время подумать».
Звонок застал его, когда он уже выходил из офиса:
– Антоша, – задушевным голосом пробасил генерал. – Здравствуй, дорогой!
– Здравствуйте, Федор Ильич!
– Я опять не вовремя, отвлекаю? Ты же знаешь, я как смерть или беременность – всегда не вовремя, но неизбежно, – засмеялся генерал.
Федора Ильича, генерала ФСБ, бывшего непосредственного начальника Антона, называли в конторе Дед, хотя он был всего лет на десять старше Ринкова.
Он производил впечатление добродушного, веселого, шумного простачка, этакого увальня, довольного жизнью и пытающегося осчастливить всех вокруг, все время цитировал какие-то присказки, побасенки, любил посмеяться.
Внешне Федор Ильич соответствовал этому типажу – невысок ростом, плотненький, кругленький, с розовыми щечками, небольшой лысинкой и пухлыми ручками. Но в конторе все знали, что генерал обладает блестящим аналитическим умом, огромной эрудицией, прекрасной памятью и по сути своей весьма далек от тщательно создаваемого имиджа добродушного простачка.
Волевой, хитрый, жесткий, великолепный тактик и стратег, он сам подбирал себе подчиненных, в число которых хотели попасть очень и очень многие. А уж подобрав команду, стоял за них горой при любых обстоятельствах.
Если возникала необходимость, отстаивал своих ребят на всех уровнях, используя все дозволенные и недозволенные приемы.
Это он помог уйти Антону из конторы без особых потерь.
Ну, почти без потерь, но, прощаясь, вздохнул и печально сказал:
– Антоша, ты же понимаешь: бывших у нас не бывает.
И уже через три месяца позвонил и попросил помочь в одном непростом дельце для родной конторы, а заодно – и Родины.
Антон, конечно же, помог – а куда деваться! – но досадуя и ворча.
Правда, в последнее время, если Дед приглашал просто «обмозговать» или «поучаствовать», отзывался не без удовольствия – по ерунде генерал не дергал, а непростые задачи увлекали своей сложностью. К тому же в бизнесе все устоялось и катилось с минимальными трудностями. Антону же всегда хотелось в жизни чего-то острого, интересного, захватывающего – для ума и способностей.
– Ты заезжай, Антоша, – душевно зазывал Федор Ильич, – пропуск я уже выписал. Посидим, почаевничаем. Или на свидание торопишься?
Дед, как всегда, попал в десятку.
Ринкова ждала Марина, и даже что-то там готовила-накрывала. Он уже третий раз переносил свидание, она обижалась, дулась, но все равно звонила.
Антон испытывал легкое чувство вины за свою постоянную занятость, но и чаще встречаться с нею горячего желания не было. Он позвонил на этот раз сам, и они договорились, что он приедет к ней. Он даже разгреб на сегодня все дела…
И вот теперь надо в очередной раз откладывать свидание, заранее зная ее реакцию – обиды, долгие монологи о его эгоизме и общем мужском свинстве. И все последующие воспитательно-наказующие нравоучения и действия, производимые с точно рассчитанной долей нажима – не дай бог пережать и спугнуть мужика! Но в то же время – непременно подчеркнуть, какая она терпеливая, отходчивая, мудрая…
Все это Антон проходил уже не раз и подыгрывал ей, само собой.
Она была из обеспеченной семьи и ее с детства готовили к удачному замужеству, где она уже побывала, набралась опыта, развелась и теперь виртуозно пользовалась всеми способами воспитания и приручения мужчин.
Сейчас в роли «удачного» числился он, Ринков.
«Послала бы на хрен или сковородкой дала по башке без комментариев, может, и прибежал бы скорее, хотя – вряд ли», – уже привычно раздражался он, в одну секунду вычисляя все ее женские заходцы и манипуляции.
Но когда он подруливал к проходной, дослушивая по мобильному обвинительные речи Марины, ему было абсолютно наплевать на нее.
В нем уже взял верх профессиональный интерес, звенела струнка, он полностью переключился на неизвестную еще интригу, задачу. Всегда было так – сознание, организм настраивались на работу, как рояль перед концертом: еще неизвестно, что будут играть, а он уже звенит.
Чаек, конечно, был, и лимончик, и вазочка с конфетами, бутерброды с бужениной и огурцом, и смородиновое варенье.
– Ну, здравствуй, Антоша. – Дед пожал руку, приобнял, похлопал по плечу и, отодвинув от себя, всмотрелся в его лицо. – Похорошел, округлился, возмужал! Почему не женился до сих пор? Сидели б сейчас у тебя дома, и твоя жена-красавица потчевала бы нас пирогами, а не тут, в казенщине кабинетной…
Он все про всех знал, был в курсе личных проблем своих «ребят», часто помогал – ненавязчиво, а иногда и вовсе анонимно.
На то он и Дед.
– Здравствуйте, Федор Ильич. Дела, дела – не до женитьбы, да и где ее взять-то, красавицу, да чтоб еще и пироги пекла?! – засмеялся Антон.
– А ты не там ищешь. Все небось по ресторанам, да по курортам, а там достойных барышень мало. Ты в метро спустись, Антоша. Цветник! И все умненькие, работящие и с пирогами справятся, и детишек нарожают.
– Что это вы, Федор Ильич, меня сватать взялись?
– Так гляжу – пропадает хороший мужик, золотой генофонд, можно сказать, нации, и счастья тебе желаю.
Это была традиция: непременно выпить чаю, съесть бутерброды, и еще раз чаю уже с вареньем – под легкий шутливый разговор.
Без этого Дед никогда не приступал к делу. Даже если ты точно знал, что будут голову снимать и что ты наворотил такого!..
Без чая и ругать не начинали.
– Ну, к делу, – наконец сказал Дед.
Они пересели за переговорный стол, и генерал протянул Антону фотографию.
Со снимка смотрел мужчина лет сорока пяти ничем не выдающейся внешности, и только по некоторым еле заметным деталям – темные глаза, легкая смуглость кожи – можно было угадать в нем выходца с Востока.