Навеки моя | Страница: 111

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

О головокружительных подробностях его первого дела до сих пор болтали в городе за чашкой чая. Тогда его клиентка встала перед судьей и бесстыдно потребовала расторжения брака, заявив, что, хотя ее брак и был фиктивным, она беременна от другого человека. Кроме того, муж женщины заявил, что является отцом ребенка, матерью которого будет некая Нетти Тиббс, известная в городе как «гулящая». Бормоча что-то про распутное и необдуманное поведение теперешней молодежи, судья немедленно объявил брак Эри Скотт и Причарда Монтира расторгнутым. В пятницу, 3 июля 1891 года, Эри стала миссис Бартоломью Нун.

Старый Сим, как будто бы отказываясь жить в следующем столетии со всеми изменениями, которые оно принесёт, такими, как телефон или безлошадные повозки, тихо умер от сердечного приступа в канун Рождества 1899 года. Его старая трубка так и осталась зажатой у него в руке. Каждый раз, когда Эри вспоминает об этом, у нее на глаза наворачиваются слезы.

Но год 1900 был примечательным для семьи Нунов не только тем, что это было началом нового века. Через несколько недель после Нового года они уехали с маяка. Закончив наконец заочные курсы ветеринарии, Бартоломью решил работать в ветеринарной клинике Роберта Нуна, по специальности «птицы и дикие животные».

Предстоящий переезд вызывал у Эри смешанные чувства. Кейп-Мирс все эти годы был для нее не просто домом – это был стиль жизни. Это была свобода. Это была любовь. Но, тем не менее, жизнь в городе имела свои преимущества, и она это понимала. Там ей будет проще продолжать свою работу по защите прав женщин. Кроме того, она могла бы еще и продолжать работу Хестер в организации с длинным названием «Женщины Тилламука за умеренность».

– О чем это ты опять задумалась?

Эри повернулась к мужу, который стоял у двери. Ее губы расплылись в улыбке. За все эти годы не изменилось только одно – он оставался таким же красивым, как тогда, когда она впервые увидела его. Тогда он стоял на платформе, окутанный паром паровоза, доставившего ее в Орегон на свадьбу с человеком, которого она никогда до этого не видела.

Бартоломью смотрел на нее, и его темные глаза стали еще темнее, и она знала почему. Где-то глубоко внутри она почувствовала легкое пощипывание, тепло волной покатилось по животу.

Он медленно пересек комнату и остановился рядом с ней.

– Ты смотришь на меня глазами, полными огня, миссис Нун.

– Правда? – подразнила она его. – Какого огня?

– Того, который мне больше всего по душе.

Он опустил глаза и увидел цветы, которые она держала в руке, сразу же узнав их.

– Ты была на поляне без меня?

– Хм. А что, если и была?

Бартоломью привлек ее к себе. Его голос стал низким и хриплым, когда он прижался лицом к ее шее.

– Говоришь, ты была там одна? А лучше всего вообще не ходить туда без меня.

Отведя назад голову, чтобы ее было лучше видно, Эри бедром прижалась к мужу и почувствовала, как что-то твердое уперлось в псе. Он застонал и ладонью нашел ее грудь.

– А нужно ли нам ждать до годовщины, чтобы сходить на поляну в этом году? – он языком провел по ее шее, затем коснулся мочки уха и улыбнулся, когда она вздрогнула. Я мог бы провести полдня с моей сладкой нимфой, раздев ее донага. Только чур, не прятаться под одеяло и не сдерживать стонов от прикосновений к маленькому вкусному ушку.

– Маленькие ушки сейчас за дверью, мистер Нун. Руки Бартоломью упали вниз, и он виновато посмотрел в сторону порога.

– А что касается нашей поляны, – продолжала Эри, – то, боюсь, это уже больше не секрет. Это Деми принесла мне цветы.

Она сдержала его вздох разочарования, прижав указательный палец к его губам.

– Нетти пригласила наших девочек на день рождения Джорджа. Я думаю, что когда они будут заняты своими делами, то не заметят, как мы выскользнем из дома в лес.

Бартоломью улыбнулся.

– Когда?

Освободившись из его объятий, Эри подошла к двери и открыла ее.

– Деми, Марта-Анна, уже пора идти в гости. Не забудьте сначала вымыть руки. Нетти приготовила вам шоколадный торт и мороженое.

В тот момент, когда она вошла в дом, Бартоломью обнял ее и поцеловал в такие желанные губы.

– Я люблю тебя, Эри Нун.

– Я тоже люблю тебя, Бартоломью.

Несмотря на все перемены, которые принесло время, чайки продолжают кружиться и кричать над берегом, по которому Бартоломью бежал за Эри к тропинке, ведущей через лес. Киты и морские котики, альбатросы и морские львы приходят и уходят. Штормы сотрясают здание маяка и утес, на котором оно зиждется. Лето сменяет весну, а солнце каждый день садится за оранжевый горизонт.

На поляне, спрятанной в чаще леса, где испещренные древними знаками сосны уходят ввысь неба, голубого, как незабываемые глаза Эри, все так же растут цветы, наполняя воздух своим ароматом. Здесь, где однажды цветы соединили влюбленных, они и поныне ласкают их, и их любовь не проходит с годами, а лишь становится все больше и больше, ведь так было предначертано судьбой. И это будет продолжаться до скончания века.

Ибо настоящая любовь никогда не умирает.

Примечание автора

Хотя все персонажи в «Навеки моя» жили только в моем воображении, все, что касается судьи Оуэна Денни и его попыток разводить китайского фазана в Орегоне, правда. Сегодня, благодаря судье Денни и фермам, основанным в 1911 году около городов Корваллис и Херминстон, штат Орегон, китайского фазана можно встретить в любом штате США, он стал таким же американским, как и любимый Бартоломью яблочный пирог.

Маяк на мысе Мире был впервые зажжен первого января 1890 года. В 1895 между маяком и уклоном верхнего утеса была построена обогреваемая мастерская, которая к тому времени стала необходима. В том же году скользкий деревянный мостик был заменен на железный. В 1910 маяк был заменен на более совершенный, работающий на парах нефти, а в 1934 на электрический. 1 апреля 1963 года на мысе был установлен автоматический маяк, а старый навеки отправлен в отставку.

Сегодня зданий амбара, домов, нефтехранилища и мастерской уже нет. Только духи далекого прошлого, о котором никто не узнает, живут на утесе, открытом для всех ветров, и в белой башне маяка на мысе Мире. Да еще в воображении тех, кто пытается услышать в голосах прошлого чувства, которые испытывали здесь люди, и драмы, которые здесь разыгрывались.