– Вы не поверите, но я родился в крытой повозке, на ежегодной сельскохозяйственной выставке, причем в разгар урагана, – сказал он несколько напряженным голосом. Эри захихикала и отмахнулась от него ладошкой:
– Не поверю. Вы подшучиваете надо мной.
Он поднял руку ладонью вперед:
– Честное слово! Мама всегда поддразнивала меня, говоря, что неистовство у меня в крови как раз из-за этого. Она любила называть Кельвина, Мэри и меня «тремя маленькими обманщиками», потому что они родились в городке Каунсил-Блаффс [5] , а я – возле местечка Скоттс-Блафф на дороге Оверленд. Каждый раз, когда она так говорила, папа спрашивал: «Значит ли это, что Джон – единственный, честный парень во всей этой компании?»
Оба засмеялись. Эри снова принялась гладить шелковистую шерстку котенка, устроившегося у нее на груди, а Бартоломью осознал, что представляет, как бы хорошо было испробовать мягкость ее груди. Внезапно он почувствовал, что больше не может сидеть здесь. Еще пару минут, и он опрокинет ее на спину. Он повесил упряжь на крюк и поднялся на ноги:
– Вы, пожалуй, не поверите, но утро уже прошло. Я голоден.
На полпути к дому Эри остановилась, как вкопанная. Он проследил за ее взглядом и увидел старого рыжего пса Апхемов, трусившего им навстречу:
– Это всего лишь Боунз. Он стар и еще более безобиден, чем Пудинг.
Тем не менее, Эри придвинулась поближе к Бартоломью:
– Здесь что, у каждого есть собака?
Наслаждаясь тем, что она рядом, он обнял ее одной рукой:
– Хорошая собака на ферме просто незаменима, она оберегает цыплят от мелких тварей вроде опоссумов и енотов, а также предупреждает человека о появлении в округе медведей или диких кошек.
Собака остановилась в нескольких футах поодаль, задрав нос и принюхиваясь к их запахам. Бартоломью присел на корточки и взъерошил шерсть собаки. Глядя снизу на Эри, он сказал:
– Дайте ему понюхать вашу руку, чтобы он знал, что вы – друг.
Не желая, чтобы Бартоломью посчитал ее трусихой, она собрала все свое мужество и робко протянула руку вперед. Боунз выгнул шею, втягивая ее запах. Он высунул розовый язык и лизнул ее пальцы. Она взвизгнула и отдернула руку.
– Видите? Вы ему нравитесь, – Бартоломью выпрямился и ободряюще пожал ее руку.
Боунз сел у ее ног, высунув язык, и принялся бить хвостом по земле, разбрызгивая грязь, – он выражал таким образом свою приязнь. Глядя на грязную, шелудивую собаку, Эри сказала:
– Мне кажется, я предпочитаю кошек.
К ее неудовольствию, пес последовал за ними к дому. Оказавшись внутри целой и невредимой, Эри повесила свой дождевик на крючок. Когда она присела у стола, чтобы снять свои грязные сапоги – она не горела желанием мыть пол еще раз, – Бартоломью опустился перед ней на колено и снял ее обувь сам. Сделать такое для Хестер ему бы и в голову не пришло. Но даже если бы он и сделал это, его жена обязательно изобрела бы причину упрекнуть его за это.
Было время, когда он прилагал все усилия, чтобы сделать Хестер счастливой, пока не решил однажды, что некоторых вещей просто невозможно добиться.
Он отставил грязные сапоги в сторону, затем сел, чтобы снять свои собственные. Оставшись в чулках, Эри на цыпочках подбежала к плите, чтобы налить горячий кофе. Все, что они делали здесь, было самым обычным, но ему показалось, что у него наконец-то начинается настоящая жизнь. Ах, как бы он хотел, чтобы это было на самом деле!
Усевшись перед камином, Эри обхватила замерзшими пальцами теплую чашку, и у нее на лице появилось задумчивое выражение:
– Должно быть, очень хорошо иметь такую большую семью. А у меня были только мои мама и папа.
– Ни дяди, ни тети, ни двоюродного брата?
– Нет. Были дядя Лу и тетя Ида, но они не были настоящими родственниками – Лу был папиным компаньоном.
Бартоломью отбросил полотенце и сел за стол:
– Компаньоном по адвокатской практике? Причард сказал, что его дядя услышал о вас от своего партнера в бизнесе. Это дядя Лу уговорил вас принять предложение Причарда?
– Собственно говоря, это была моя идея. Я работала секретарем в адвокатской конторе, так что это я первой вскрыла и прочла письмо адвоката мистера Монтира. Когда мой отец умер, я вспомнила о письме. Покинуть Цинциннати и начать совершенно новую жизнь в новом месте казалось мне хорошим способом оставить прошлое позади, поэтому я написала ответ и приняла предложение.
– Почему же вы не могли остаться у своих друзей?
– Положение было очень сложным, мистер Нун.
Он прошел к камину:
– Сегодня утром я был Бартоломью. Мне нравится, когда вы называете меня по имени.
Она взглянула на него и попыталась улыбнуться:
– Простите меня… Бартоломью.
– Не обращайте внимания, – он наклонился и поворошил поленья кочергой. – Эри, у вас неприятности?
Ее глаза тревожно расширились:
– Нет, нет, конечно же, нет.
Резко повернувшись к ней, Бартоломью поймал ее руку в свою. Его взгляд, устремлённый на нее, был серьезным и вопрошающим:
– Если это так, я бы хотел помочь.
Боясь, что расплачется или опозорит себя еще больше, бросившись к нему в объятия, она отняла свою руку и пошла готовить обед.
Бартоломью смотрел на нее, ухватившись за спинку стула так, что у него побелели костяшки пальцев, он боролся с желанием подойти к ней. Если у нее были неприятности, то это дело Причарда, а вовсе не его. Но эта мысль не принесла ему облегчения, ведь еж знал, каким туповатым и бесчувственным был этот юноша. Бартоломью смотрел на нежный изгиб ее спины и грациозный наклон головы – она изучала содержимое шкафа. Как же он жаждал поцеловать эту белую лебединую шейку! Он представил, как она поворачивается в его объятиях, предлагая ему свои губы. Кровь его разгорелась, а сердце мчалось галопом, как молодой бычок на родео. Он презрительно рассмеялся про себя над тщетностью своих мечтаний; вот он страдает из-за любви к женщине, обладать которой он не будет никогда, даже если произойдет чудо и она ответит ему взаимностью. Еще никогда он так не сожалел о своей женитьбе.
– Бартоломью?
Он судорожно вздрогнул при звуках своего имени.
– Вы не расскажете мне о мистере Монтире? О том, какой он, я имею в виду.
Бартоломью провел ладонью по затылку и скривился:
– Причард? Он молод, тридцатого января ему исполнилось двадцать два. Невысокий… Примерно вашего роста, но симпатичный, – слова застревали у него в горле.
– Эффи сказала, что он любит бейсбол, – напомнила она.
– Это его страсть. Я сомневаюсь, что он думает о чем-либо еще.