И ради этого я приполз сюда?
Похоже, мать была тоже разочарована. Лицо пунцовое, не то от солнца, не то от напряжения, темные кудрявые волосы прилипли ко лбу.
— Похоже скорее на тюрьму, чем на крепость, — сказала она, смахивая от лица непослушные пряди.
— Так это и есть тюрьма, — возразил отец. — Тюрьма, где привели в исполнение смертный приговор. Живым отсюда никто не вышел.
— Никто вообще не выходит живым, — бросил ему Томми и тотчас же пожалел о своих словах, заметив, как мать отвернулась и засунула палец под солнечные очки — не иначе как смахнуть слезу. И все же он был по-своему рад, что ей по-настоящему больно. Это куда лучше, чем все время лгать.
В следующий момент к ним подскочила гид и своим появлением спасла ситуацию. Длинноногая, в шортах цвета хаки, с длинными черными волосами, которые по-прежнему лежали волосок к волоску, несмотря на долгое восхождение.
— Как хорошо, что вы наконец добрались! — воскликнула она с милым еврейским акцентом.
Томми улыбнулся ей, благодарный за то, что она отвлекла его от тяжких мыслей.
— Спасибо.
— Как я уже сказала всем минуту назад, название Масада происходит от слова «мецуда», что значит крепость, и вы сами видите почему, — с этими словами гид загорелой рукой обвела плато. — Собственно говоря, здесь было два ряда стен — одна внутри другой, — между которыми располагались жилые кварталы обитателей Масады. Перед нами Западный дворец, самое большое здание цитадели.
Томми оторвал глаза от ее губ и посмотрел, куда она указывала. Массивное здание меньше всего походило на дворец. Скорее, на его руины. В старых каменных стенах зияли огромные провалы, а те, что оставались, были все в строительных лесах. Создавалось впечатление, будто кто-то готовился здесь к съемкам очередной серии фильма про приключения Индианы Джонса.
За этими строительными лесами наверняка скрывались тайны древности. Увы, Томми ее не чувствовал, при всем своем огромном желании. Его отец любил историю, и, по идее, ее полагалось любить и ему, но с тех пор, как у него диагностировали рак, он оказался как бы вне времени, вне истории. В его голове просто не оставалось места для трагедий других людей, тем более тех, что мертвы вот уже две тысячи лет.
— Сооружение рядом с дворцом, по всей видимости, было частной баней, — продолжала щебетать гид, указывая на здание слева. — Внутри него были найдены три скелета с отрубленными головами.
Томми навострил уши. Наконец-то что-то интересное!
— С отрубленными головами? — недоверчиво переспросил он, подходя ближе. — То есть они покончили жизнь самоубийством, отрубая самим себе головы?
Губы гида скривились в усмешке.
— Собственно говоря, защитники крепости тянули жребий, кому выпадет очередь убить других. Самоубийство совершил лишь последний из них.
Томми покосился на руины. Поняв, что обречены, они убили своих детей. Почему-то он испытал нечто вроде зависти. Не лучше ли принять быструю смерть от рук того, кого ты любишь, чем медленно загибаться от рака? В следующий миг он устыдился этой мысли и посмотрел на родителей. Мать улыбнулась ему, обмахиваясь путеводителем; отец сделал его снимок.
Нет, у него язык не повернулся бы просить их о чем-то подобном.
Вздохнув, Томми вновь переключил внимание на бани.
— Те скелеты, они по-прежнему там? — Он сделал шаг вперед, чтобы заглянуть сквозь металлические ворота.
Гид поспешила грудью загородить ему путь.
— Извините, молодой человек, но внутрь нельзя.
Томми пытался заставить себя отвести глаза от ее пышного бюста, но не смог. Впрочем, прежде, чем он сделал хотя бы шаг, заговорила мать:
— Как ты себя чувствуешь, Томми?
Неужели она заметила, как он смотрел на гида?
— Нормально, мама, — ответил Томми и покраснел.
— Хочешь пить? У меня есть немного воды, — с этими словами она протянула ему пластиковую бутылку.
— Нет, спасибо, мам.
— Давай я намажу тебе кремом лицо, чтобы оно не сгорело, — мать потянулась к сумочке.
В другой ситуации Томми молча снес бы такое унижение, но гидесса улыбнулась ему красивой, ослепительной улыбкой, и внезапно ему стало неприятно, что с ним обращаются как с малым ребенком.
— Все в порядке, мам, — бросил он матери гораздо резче, чем предполагал.
Мать обиженно втянула голову в плечи. Гид отошла в сторону.
— Извини, — сказал Томми. — Я не нарочно.
— Ничего страшного, — ответила мать. — Я пойду вперед вместе с отцом. Можешь не торопиться.
И она ушла прочь. Он остался стоять, чувствуя себя последним мерзавцем.
Злясь на себя, он подошел к развалинам бань и прильнул к металлическим воротам, желая разглядеть, что там внутри. Под его весом ворота со скрипом распахнулись, и Томми едва не упал внутрь. Он тотчас отпрянул назад, однако краем глаза успел заметить в одном углу нечто странное.
Нечто светлое, трепещущее, словно смятый лист бумаги.
Любопытство взяло верх. Томми огляделся по сторонам. На него никто не смотрел. К тому же чем ему грозит вторжение за ворота? Что произойдет в худшем случае? То, что хорошенькая гидесса за шкирку вытащит его оттуда? Что ж, он не против.
Томми сунул голову внутрь, глядя за подрагивающее нечто.
Небольшой белый голубь, хромая, заковылял по мозаичному полу, таща за собой левое крыло. Казалось, кончики перьев оставляют после себя в пыли какие-то загадочные письмена.
Бедняжка.
Голубя следовало вызволить. Иначе он умрет от обезвоживания или его кто-нибудь съест. Гиду наверняка известен какой-нибудь приют для птиц, куда его можно отнести. Дома, в Калифорнии, мать Томми помогала точно в таком приюте — до того, как у него обнаружился рак и для всей их семьи кончилась прежняя жизнь.
Томми проскользнул в ворота. Внутри помещение оказалось меньше, чем отцовский сарай с инструментами. Четыре гладких каменных стены. Выцветший от времени мозаичный пол, сложенный из малюсеньких плиток. Мозаика изображала восемь пыльных красных сердец, расположенных кругом, словно лепестки цветка, а ряды синих и белых плиток, скорее всего, символизировали волны. По периметру пол опоясывал бордюр цвета терракоты с белыми треугольниками, похожими на зубы. Томми попытался представить, как мастера прошлого, словно разрезную картинку, выкладывают эту мозаику, но почему-то вновь ощутил лишь усталость.
Он перешагнул порог, радуясь тому, что наконец оказался в тени, где его не достанут лучи жгучего солнца. Интересно, сколько людей встретили здесь свой смертный час? При мысли об этом по его спине пробежал холодок, и Томми поежился, представив людей, стоящих на коленях — ведь иначе не могло быть, — над которыми высился человек в грязной полотняной тунике. В его руках занесенный над головой меч. Он начал с самого юного, и, когда все было закончено, у него уже не осталось сил поднять руку. Но он превозмог себя. Затем тоже опустился на колени и ждал, когда меч его друга дарует ему быструю смерть. После этого все кончилось. По крошечным плиткам бежали ручейки крови, скапливались в тонких пазах, собирались в лужицы на мозаичном полу.