— Да, тетя Кэт, — ответил Колин.
— Конечно, я в этом не сомневалась. — Она повернулась к леди Чарльз. — Ты получила мое письмо, Шарлотта?
— Да, тетя Кэт. Мы так обрадовались.
— Надо же. А я засомневалась, подумала, что письмо где-то затерялось. Мне показалось, что, когда я вошла, вы удивились.
— Да, тетя Кэт, — сообщил Майк. — Мы думали, что это приехал дядя Гэбриэл.
Мальчик говорил громко, почти кричал, но тетя Кэт все равно переспросила:
— Что ты сказал, мой дорогой?
— Мы думали, что это приехал дядя Гэбриэл, — повторил Майк.
Леди Кэтрин прижала ладонь в серой нитяной перчатке к губам и посмотрела на племянника.
— Чарльз, я не ослышалась? К вам должен прийти Гэбриэл?
Лорд Чарльз кивнул:
— Да, тетя Кэт. — Поскольку она продолжала вопросительно смотреть на него, лорд добавил, повысив голос: — По делу.
— Мы покажем ему шараду! — прокричал Майк следом.
— Ну что ж, хорошо. — Леди Кэтрин вздохнула. — Значит, я увижу Гэбриэла. Я отправила ему несколько писем, и все без ответа. Это по поводу нашей благотворительной акции. Две недели в частных домах для двадцати больных малюток. Я хочу, чтобы Гэбриэл принял шестерых.
— Больных малюток? — спросил Генри.
— Что, дорогой?
— Вы хотите, чтобы дядя Гэбриэл принял у себя в усадьбе шестерых больных малюток?
— Да. Пусть сделает по крайней мере это. Понимаешь, Чарльз, твой брат эгоист. Он очень богат, но совсем не думает о ближних. Ваша мама его в этом упрекала. И о Вайолет ходят неприятные слухи. Как будто она занялась спиритизмом, проводит вечера, сидя в темноте с разными сомнительными людьми.
— Это не спиритизм, дорогая, — уточнила Шарлотта, — а черная магия.
— Что?
— Магия.
— А-а-а… понятно. Значит, показывает дома фокусы, развлекает гостей. Это совсем другое дело. Но все равно Гэбриэл и Вайолет большие эгоисты. Почему бы им не усыновить двоих детей? Это было бы чудесно.
— Только, ради Бога, не предлагайте это Гэбриэлу, тетя Кэт! — воскликнула леди Чарльз.
— И вообще ничего не предлагайте, — добавил ее муж. — Я вас умоляю, тетя, не докучайте Гэбриэлу сегодня. Понимаете… — Он беспокойно посмотрел на часы и, повернувшись к жене, прошептал: — Шарло, надо что-то делать, иначе она взбесит его с самого начала. Отведи ее куда-нибудь.
— Попробую, — пробормотала супруга и улыбнулась гостье. — Тетя Кэт, пойдемте, я покажу вам свою спальню.
— Что ты сказала, дорогая?
— Нет, мама, — вмешалась Фрида, — она никуда не пойдет. Ты лучше отвлеки ее рассказом о нашем финансовом крахе.
— Да, да, так лучше, — подхватил лорд Чарльз и, наклонившись к тете Кэт, громко произнес: — У нас неприятности.
— И что же случилось, дорогой?
— Я остался без денег.
— Что?
— У нас в доме судебный пристав! — крикнула Пэт.
— Ты-то что лезешь? — одернул ее Генри.
Там временем глава семейства продолжил:
— Я попросил Гэбриэла одолжить мне две тысячи. Если он не даст, я разорен.
— Неужели? — удивилась тетя Кэт.
— Это правда.
— Не волнуйся, дорогой, я с ним поговорю, — произнесла тетя громче, чем обычно.
— А вот это не надо, — замахал руками лорд Чарльз.
В этот момент появившийся в гостиной дворецкий объявил:
— Лорд и леди Вузервуд.
III
Не успели Лампри оправиться от первого удара, связанного с появлением совершенно некстати тети Кэт, как последовал второй. Дядя Г. заявился с супругой, чего они совершенно не ожидали. И тут Роберта смогла по достоинству оценить их стойкость. Они и бровью не повели.
Шарлотта радостно кинулась навстречу гостям. Дети и муж ее чудесно поддержали. Тетя Кэт, погруженная в размышления по поводу грядущего разорения семьи племянника, тихо сидела в кресле.
Когда Роберту представили гостям, она смогла их как следует рассмотреть.
Первое, что бросалось в глаза, — это старческий, не по годам вид дяди Г, ему было всего шестьдесят. Чуть наклоненная вперед узкая голова и приподнятые плечи придавали дяде агрессивный вид. На лице ни кровинки. Из-за очень узкой переносицы глаза казались посаженными чуть ли не вплотную друг к другу. Брюзгливо отвисающая нижняя челюсть заканчивалась длинным упрямым подбородком. Верхние зубы выступали вперед, что тоже не добавляло ему привлекательности.
Если дядя Г. такой же противный в душе, как и снаружи, подумала Роберта, ничего хорошего от него ждать не стоит.
Супруге дяди на вид можно было дать лет пятьдесят. Она была смуглая и толстая, с густыми темными волосами. Только причесаны они были как-то противно, с дурацкими старомодными завитушками. Красилась тетя В. настолько небрежно, что была похожа на бракованную литографию, когда все цвета сползают набок. И глаза у нее были странные, совершенно бесцветные, с маленькими зрачками и грязноватыми белками. В них была и еще одна ненормальность, которая смущала Роберту и казалась отталкивающей, — посаженные глубоко в глазницы, они совершенно не отражали свет и потому казались постоянно затуманенными. Лицо тети В. тоже красотой не блистало. Некогда круглое, оно теперь обвисло складками, углы губ опущены. Вдобавок ко всему тетя В. постоянно открывала рот, как будто собираясь что-то сказать, и тут же закрывала с негромким звуком, похожим на щелчок. В углах губ у нее удерживалась белесая пенка.
Вот такая пара.
Дядя приветствовал родственников без особой теплоты, а увидев тетю Кэт, вообще помрачнел. Повернулся к брату:
— Мы вообще-то сюда ненадолго, Чарльз. У нас дела.
— Ты торопишься? — удивился лорд Чарльз.
Супруга пришла ему на помощь:
— Но вы все же у нас побудете хотя бы немного, Гэбриэл? Ведь мы так редко видимся.
— Вы правы, Шарлотта, видимся мы редко, — согласился дядя Г. — Но что вам мешает приезжать к нам? Мы часто приглашали.
— Конечно, конечно, — торопливо проговорила леди Чарльз. — Мы были бы счастливы вас посетить, особенно дети, но поездки, даже по Англии, в последнее время так подорожали. Нам все-таки требуются две машины.
— А по железной дороге вы ездить не пробовали? — сухо осведомился дядя. — В третьем классе, как все прочие люди.
— К сожалению, сейчас нам и это не по карману, — проговорила Шарлотта с милой непосредственностью. — Понимаете, приходится ограничивать себя буквально на всем.
Дядя Г. повернулся к Генри:
— Как тебе отдыхалось на Лазурном Берегу? Я случайно увидел твою фотографию в какой-то газете. В мои времена считалось неприличным позировать для прессы почти в голом виде. Но тебе, я вижу, это нравится.