– И ни-никаких ббанков, коммерческих дел? Этто.., скучно! – сказал Маршаль.
– Без коммерции жизнь не имеет смысла. Но мы с вами внесем эту поправку, барон, – сказал Стормер, обращаясь к Маршалю, – и надеюсь, что уважаемый профессор Шнирер согласится на этот компромисс. Ведь частную собственность, надеюсь, вы не отрицаете, господин Шнирер? А если есть частная собственность...
Между банкирами и философом разгорелся спор. Никто не заметил, как Цандер поднялся и вышел из галереи предков. Судьба будущего социального устройства на новой земле не имела отношения к ракетному полету. Притом все эти словопрения, по его мнению, были чужды всякого практического смысла.
Ганс вышел из дома Винклера и направился к гигантской подкове. Она была видна отовсюду.
Фингер шагал по обледенелой дороге и думал:
«Подкова похожа на камертон. Да, она не ниже Эйфелевой башни, может быть и выше. Вилка, царапающая облака...» Густое облако закрыло подкову наполовину.
"Триста метров... Подкова стоит на горе, которая имеет не менее пяти-шести тысяч метров высоты над уровнем моря. Неплохая вышка. Но для чего она выстроена? Винклер не объяснил. Попробую догадаться сам... Мопассан когда-то жаловался, что Эйфелева башня давила его мозг своей пошлостью. В то время это было, конечно, никчемное сооружение. Ее строили как «гвоздь» Всемирной парижской выставки. И все же, если бы Мопассан был инженером, он проникся бы почтением и уважением к Эйфелевой башне. Для того времени она была чудом строительного искусства. На Эйфелевой башне астрономическая и метеорологическая лаборатории, физический кабинет и мощная радиостанция. Вероятно, и подкова создана для подобных же научных целей.
Облака медленно проплыли на запад. Вершина подковы четко рисовалась на чистом голубом небе. Закинув голову вверх, Ганс зорко всматривался в подкову, но вдруг оступился и упал. Чей-то смех, гортанный, певучий говор. Перед Гансом стояли индейцы в дырявых одеялах, накинутых на полуголое тело. Ганс улыбнулся. Индейцы улыбнулись в ответ, обнажив белые зубы. Индейцы показывали рукою на вершину подковы и на лед под ногами. Да, да. Ганс зазевался. С сознанием своей вины кивнул головой и поднялся. Индейцы прошли и крикнули вслед несколько слов, вероятно предупреждая о чем-то. Четыре негра пронесли на плечах огромное бревно. «Механизация!» – проворчал Ганс. Он отошел в сторону и, прислонившись к стене бревенчатого домика, пахнувшего свежей сосной, вновь устремил глаза на вершину подковы. Концы вилок были связаны тонкой, как нить, площадкой. Над нею проходили провода антенны.
«Ну разумеется, это метеорологическая обсерватория и радиостанция. Для полета необходимо изучить атмосферные условия Стормер-сити...» Вдруг Ганс увидел падающую вниз черную точку. Она двигалась с самой вершины, вдоль полосы, не отделяясь от нее.
«Вот оно что! Оказывается, подкова не только радио – и метеостанция, но и лаборатория для испытания падающих тел».
Черная точка долетела донизу, попала на закругление, промчалась по нему, с разгона взлетела на вторую полосу подковы, поднялась вверх, полетела вниз, вновь вверх и так продолжала качаться, как маятник «с затухающими колебаниями». Когда наконец точка остановилась посередине закругления, Ганс увидел, что это вагонетка. Быть может, там, внутри, находятся люди. Хорошо бы покачаться на таких качелях! Да это и необходимо. Ведь полет на ракете – тоже взлет и падение. Взлет с Земли в «небо», падение с «неба» на планету... «Да, мы должны изучить влияние невесомости на организм...» Ганс уже почти бежал к подкове. Но она все еще была далеко. Он видел, как из кабины вышел человек и почти бегом направился к конторе, которую занимал Коллинз.
Запыхавшись, подбежал Ганс к массивному бетонному основанию подковы. Вагонетка уже ползла вверх, как кабина лифта. Ганс взбежал по мосткам на бетонную платформу и осмотрел закругление подковы. Пара рельсов. Радиус закругления – пятнадцать метров. Если высота триста метров, то взлет и падение должны продолжаться целых пятнадцать секунд. Недурно. Но, черт возьми! При высоте в триста метров радиус закругления пятнадцать – это получается перегрузка из-за центробежной силы на закруглении в сорок раз. Расплющит, пожалуй...
Под площадкой загремело, загрохотало, и Ганс увидел, как одна полоса гигантской подковы отъезжает от другой. Радиус закругления увеличился до шестидесяти метров. «Это другое дело. Теперь перегрузка будет всего в десять раз. Примерно то же, что испытываем мы при соскальзывании саней с крутой горки».
Снова гул и шум моторов сооружения. Радиус сократился до двадцати метров. «Только бы мне не опоздать скатиться с этим рейсом...» Ганс поспешил войти в здание, над которым тянулись тросы лифта. Показал метису в оленьей куртке синий билет. Метис кивнул головой и молча махнул рукой в сторону кабины лифта. Ганс вошел, кабина дрогнула, и подъем начался.
Ганс словно поднимался на воздушном шаре. Перед ним" вновь открылся весь Стормер-сити. Скоро из-за горного хребта показался океан. На севере, востоке и юге громоздились Анды.
Лифт остановился. Ганс вышел из кабины на открытую площадку. Фу! Здесь еще холоднее. И какой злющий ветер! Зато орлиный кругозор. На широкой площадке, которая снизу казалась ниточкой, соединяющей «ножки» гигантского камертона, были установлены флюгера, анемометры, барометры, термометры... Ветер жжет лицо. Скорее в будку! Встречает толстяк. Кивает головой, как старому знакомому. Винклер уже предупредил по телефону. Конечно, можно осмотреть и спуститься вниз.
Посреди комнаты стоит вагонетка над люком, готовая к падению. Дверь открыта. Ганс заглядывает внутрь, входит: дверь за ним захлопывается. Здесь теплее. На потолке – электрическая лампочка. Окон нет. Пол покрыт линолеумом. Стена у двери заставлена ящиками, в которых помещаются подопытные животные, птицы, насекомые. Такие же ящики стоят у стены слева. У стены напротив двери – весы. К четвертой стене прикреплен гамак. Рядом с гамаком стоят три привинченных к полу глубоких удобных кресла с ремнями, как на самолетах, в углу – пружинные весы особой конструкции, на железном стержне – циферблат со стрелкой, отмечавшей изменение веса.
«Весы пружинные, – отмечает Ганс. – Понятно: чашки обыкновенных весов не изменят своего положения, какой бы груз ни лежал на одной и другой чашке, так как оба тела в одинаковой мере теряют свой вес. Только пружинные весы могут отметить потерю веса при падении».
В глубоком кресле сидел толстый, едва вмещавшийся в нем человек с лоснящейся лысиной. Перед ним стоял высокий упитанный бритый доктор. Лысый толстяк дышал тяжело и смотрел на доктора испуганными глазами, как пациент, ждущий операции.
Фингер поздоровался с доктором и показал синий билет.
– Вы разрешите мне принять участие в опыте? – спросил Фингер.
– Пожалуйста! – ответил доктор и продолжал убеждать толстяка в полной безопасности и безвредности полета. – Вы ляжете на гамак, так вам будет удобнее. Я сяду возле вас в кресло и буду следить за вашим пульсом и давлением крови. О нет, совсем не для того, чтобы предупредить какую-либо опасность. Просто мы произведем различные научные наблюдения, чтобы затем сделать из них свои выводы. Мы обобщаем научные наблюдения и передаем их главному инженеру, который и учитывает все для своих технических расчетов и конструкций: какое ускорение допустимо при отлете, каковы наиболее целесообразные способы предохранения от толчков и тому подобное.