– Они у тебя хорошие, Луиза, и ты сама хорошая. Достаточно хорошая, чтобы перестать ходить полуголой.
Торжественные случаи
В жизни часто бывают случаи, когда даже самом непритязательная, равнодушная к одежде женщина осознает, как важно для нее в социальном плане быть хорошо одетой в этот день. Охваченная внезапной паникой при мысли о том, что окажется в центре внимания, она, в ужасе задает себе вопрос: «Что я надену?» – и мчится покупать новое платье – любое, каков подвернется.
На какую бы церемонию ни пригласили вас одну или с мужем – будь то крестины, благотворительный бал или всего лишь корпоративная рождественская вечеринка, – вам следует придерживаться простоты как наилучшей политики. Пытаясь радикально изменить свою внешность ради этого особою случая, вы только вызовете у всех изумление, а ведь ваша цель – вовсе не произвести сенсацию, а просто продемонстрировать окружающим приятную, привлекательную наружность.
Как-то субботним утром, проснувшись, я слышу приглушенные голоса. В своем новом надежно-непрозрачном халате плетусь в коридор, возле гостиной останавливаюсь и прислушиваюсь.
– Так ты думаешь, они собрались разводиться? – спрашивает незнакомый мне женский голос.
– Да, – отвечает Колин. – Теперь это можно сказать с уверенностью.
Женщина вздыхает.
– Или секс, или деньги. Запомни мои слова, дорогой. В таких случаях все обычно сводится к сексу или деньгам.
Я тихонько стучусь.
– Привет! Извините, что побеспокоила.
Колин встает мне навстречу, а женщина, стройная, худенькая, с огненно-рыжими волосами, улыбается. На ней твидовая юбка и изумрудно-зеленый пиджачок. Она сидит, изящно скрестив лодыжки.
– Доброе утро, Узи! Мы тебя разбудили? Мне кажется, вы еще не встречались. Знакомься – это моя мама.
Я смущенно улыбаюсь, представив, какой всклокоченной, должно быть, выгляжу.
– Рада познакомиться с вами, миссис Райли. – Я подхожу и жму ее тонкую руку.
– Зовите меня просто Ада. – Голос у нее тихий, интеллигентный, с легким ирландским акцентом.
– Я собираюсь приготовить кофе. Вы выпьете? – предлагаю я.
– Нет. – Она встает. – Мне действительно нужно идти, Колин, пока твой отец меня не хватился.
Рада была познакомиться с вами, Луиза.
Колин подает ей пальто.
– Я к вам заеду, мам. – И я слышу, как они о чем-то шепчутся, спускаясь по ступенькам.
Вернувшись, Колин идет ко мне на кухню.
– А твоя мама жаворонок. Чего это она в такую рань? – спрашиваю я, заливая кипятком плошку овсяных хлопьев.
Прислонившись виском к дверному косяку, он закрывает глаза.
– Да это она из-за отца. Он снова расклеился.
Отец Колина Патрик Райли в свое время был прославленным ирландским тенором, а мать танцевала в Королевском балете. Они познакомились в «Ковент-Гарден» в пятидесятые и вскоре поженились. Один за другим родились пятеро детей, младшим из которых был Колин. Потом, в конце шестидесятых, певческая карьера Патрика трагично прервалась, когда он потерял голос во время спектакля «Кавалерия Рустикана». [6] Не помышляя ни о какой другой карьере, кроме музыкальной, он пробовал содержать семью, работая репетитором по вокалу и давая уроки музыки, но так никогда и не смог оправиться после потери былой сценической славы. Будучи человеком ранимым и чувствительным, он начал впадать в депрессию и, бывало, на целый день запирался у себя в кабинете. Когда с годами дети выросли и покинули отчий дом, эти приступы стали выражаться еще отчетливее и часто заканчивались бурными истериками со слезами, после чего следовали обещания взять себя в руки. Но это были лишь слова, а на самом деле Патрик оказался совершенно не способен хоть в чем-то даже ненадолго изменить свою жизнь. В семье было не принято обсуждать «папино состояние», однако в последнее время дела совсем ухудшились, и Ада буквально сбилась с ног, не зная, что делать. Особенно заметно ее муж сник в преддверии годовщины своего последнего спектакля, положившего конец его певческой карьере. До этого события оставался месяц.
– Мама считает, что мы могли бы организовать для него маленький праздник, своеобразный день почестей – собраться всей семьей, пригласить его друзей и устроить торжество. Но кто знает, как он к этому отнесется – может, обрадуется, а может, впадет в еще большее уныние, хотя скорее всего ему будет безразлично. – Колин покачал головой. – Не знаю, Узи. Просто не знаю, что делать.
– Да, тяжелый случай. – Я налила ему чашку кофе. – А я ничем не могу помочь?
– Вообще-то ты могла бы сделать одну вещь… – Он засмущался.
– Скажи какую.
– Если мать все-таки решит устроить этот праздник, может, ты согласишься пойти туда со мной?
– Ну конечно, Кол! Какие проблемы! Хотя она, наверное, захочет собрать только членов семьи. Как ты думаешь?
Несколько мгновений он смотрел в пол и вдруг быстро прибавил:
– Со своими половинками.
– Половинками?
Он поднял на меня глаза.
– Видишь ли, я ведь, в сущности, никогда не говорил им, что я гей.
Я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.
– А ты думаешь, они и так не знают?
Он тяжело вздохнул.
– Дело не в том, Луиза, знают они или нет. Просто люди их поколения не считают нужным обсуждать подобные вещи. Понимаешь? Меня не волнует, что они знают. И от того, что я сам скажу им, ничего не изменится. Просто всем нам будет легче, если этот вопрос вообще не будет дискутироваться.
– А как же ты справлялся до сих пор?
– Просто я не швыряю им это признание в лицо, а они не спрашивают.
– Допустим. Только это хорошо, пока ты один. А если бы у тебя был бойфренд?
– Луиза… – В голосе Колина мне послышались усталость и раздражение. – Уж поверь мне в этом вопросе. Они не хотят этого знать. Они хотят, чтобы я был счастлив, а подробности их не интересуют. Некоторые вещи лучше оставлять недосказанными.
Через три дня Колин сообщил мне, что его мать окончательно решила осуществить свой план. Предстоящая вечеринка в их огромном семейном доме должна была стать сюрпризом. Следующие несколько недель Колин провел в хлопотах и секретных переговорах с родней. Они задумали устроить шведский стол, пригласить джазовое трио и нескольких бывших учеников Патрика, ставших теперь звездами оперного вокала, чтобы те спели на приеме. Друзья и родственники ожидались даже из самого Дублина, и брат Колина Ивен умудрился раздобыть где-то старую кинопленку, на которой Патрик поет в «Богеме». Пленку эту он восстановил и собирался продемонстрировать ее гостям в конце торжественного вечера. Телефон трезвонил беспрерывно, в доме чувствовалось ощущение предстоящего праздника. Энергичность и энтузиазм, с какими семейство Райли готовилось к надвигавшемуся событию, не знали себе равных.