Едва не сбив какого-то лоточника, машина устремляется вперед, и мы на полной скорости несемся из Лондона навстречу зеленым равнинам.
Где-то между Оксфордом и Ридингом мы сворачиваем с главного шоссе и, как Алиса в Стране Чудес, попадаем в сказочные непроходимые кроличьи лабиринты проселочных дорог, вьющихся среди зеленых угодий от одного причудливо названного населенного пункта к другому. Эти загадочные названия наводят на мысль о каком-то таинственном, волшебном путешествии, достойном пера Толкина или Льюиса. Мы проезжаем Таттс-Кламп, проносимся вблизи Роттен-Роу и мчимся навстречу судьбе, когда Флора вдруг резко сворачивает вправо. Примерно с четверть мили мы едем по мощеной дорожке, окаймленной рядами старинных каштанов, за которыми простирается густая зелень парка. Затем парковый ландшафт сменяется изумрудным ковром безукоризненно подстриженных лужаек, среди которых раскинулся (именно раскинулся!) родительский дом Поппи – огромный особняк красного кирпича времен королевы Анны, со свинцовыми проемами окон, двумя высокими башенками и фигурными водосточными трубами, расположенными прямо над солидной дубовой дверью.
То ли из-за поразивших меня громадных размеров этого жилья, то ли из-за гоночных талантов Флоры я с трудом перевожу дух.
– Вот и приехали! – Поппи выпрыгивает из машины с неожиданным для ее роста проворством.
– Боже мой, Поппи! – восклицаю я. – Неужели ты живешь здесь?
– Здесь очень мило, – говорит она. – Только ужасно сыро и жутко дорого отапливать весь дом… Не то, что в моей норке в Ноттинг-Хилл.
Она откидывает переднее сиденье, и я пытаюсь вылезти, но мои дрожащие ноги подкашиваются, и я падаю.
– Хоп-ля! – С невозмутимым видом Флора поднимает меня с земли (по-видимому, люди часто вываливаются из машины, когда она за рулем). – Вздохни глубже, Луиза, и все пройдет. Это все проклятый свежий воздух!
В следующий момент я обнаруживаю, что со всех сторон окружена собаками. Не двумя и не тремя, а по меньшей мере дюжиной – самых разных пород и размеров, прыгающих, лающих, лижущих и нюхающих с такой преувеличенной энергией, что вам хочется зарыться под землю. И при этом они откровенно, все как одна, пахнут псиной. Посреди этой собачьей тучи возвышается женщина с отсутствием даже намека на подбородок, ростом повыше Поппи, обутая в поношенные веллингтоны и сжимающая и руке угрожающего размера садовые ножницы.
– А ну сидеть! – приказывает она собакам голосом, способным управлять целой империей (или даже стереть таковую с лица земли). – Сидеть, мальчики! Джаспер, фу! Говорят тебе, фу! Да вы оттолкните его, – инструктирует она меня и поясняет: – Его еще толком никто не воспитывал, поэтому он такой несносный.
– Мамочка! – Поппи пробирается через море виляющих хвостов, чтобы поцеловать мать в щечку. Однако это благородное стремление пресекается, причем не собаками, а самой миссис Симпсон-Сток, которая немедленно пятится в сторону, старательно избегая всякой физической близости. Из-за этого неожиданного движения Поппи теряет равновесие и брякается матери на плечо.
– Честное слово, Поппи! – фыркает та, отстраняя дочь. – Какая ты всегда неуклюжая!
– Да, мамочка. – Поппи хихикает. – Ты же меня знаешь!
– Привет, Флора. – Мама молниеносно вытягивает вперед руку, словно в ней запрятана пружина. Она пожимает руку Флоры так сильно, что светлая стриженая головка моей приятельницы трясется вместе с подпрыгивающими на ее лице розовыми очками.
Затем все с тем же пугающим гостеприимством миссис Симпсон-Сток обращается ко мне.
– А вы, должно быть, та самая американка! – гудит она, теперь уже сотрясая в рукопожатии меня.
– Луиза, мамочка. Ее зовут Луиза, – поправляет Поппи.
– Ну что ж, Луиза, добро пожаловать в Лауер-Слотер. Чувствуйте себя как дома. У нас здесь не особо, много правил. Во-первых, ужин у нас в половине восьмого – в восемь. Строго, без опозданий. Во-вторых, никакого кормления собак! Они и так упитанные. Правда, мои мальчики? Правда, мои малютки? У-у-у!.. И в-третьих, никаких посторонних в оружейном зале. Если там кому-то и снесет голову, я предпочитаю, чтобы это был член моей семьи. Понятно?
– Абсолютно, – отвечаю я и отшучиваюсь: – У нас в семье похожие правила относительно оружия.
Она смотрит на меня с каменным видом.
Никто не произносит ни звука. Даже собаки чувствуют, что я сделала неверный шаг, и застывают на месте. Где-то в отдалении зловеще кричит павлин. Ветер шелестит листвой каштанов. Само время, которое обычно не ждет никого, кажется, тоже привыкло замирать ради миссис Симпсон-Сток.
– Итак, делайте по возможности, как я сказала, – говорит она, и пленка снова начинает крутиться. – Поппи покажет вам ваши комнаты, и я надеюсь, Флора, что на этот раз ты будешь спать в своей, – прибавляет она, многозначительно поведя бровью, отчего Флора моментально краснеет и начинает нервно хихикать.
Отчаянно надеясь хоть как-то загладить свою ошибку, я сую ей в руки коробку со свечами.
– Это вам, – говорю я, подобострастно улыбаясь. – Всего лишь маленький пустячок в знак благодарности.
– Весьма признательна, – сухо отвечает она и засовывает коробку под мышку, даже не удостоив ее взгляда. – Судя по запаху, свечи или мыло. Все почему-то тащат мне свечи и мыло. Не сомневаюсь, что я самая чистая и лучше всех пахнущая женщина на белом свете. Однако вы очень добры. И хорошо воспитаны. Не ожидала обнаружить такие цивилизованные манеры у американки. А теперь я должна вернуться к своим розовым кустам. Нужно успеть закончить стрижку до ужина. Не забудьте, не позже восьми. И пожалуйста, Поппи, прошу тебя, не сутулься! Пойдемте, мальчики!
И она уплывает в сопровождении колышущейся тучи собак.
Некоторое время мы стоим молча, пока Поппи, издав протяжный вздох, не говорит:
– Ну, как она тебе? Правда милая? Мне кажется, она тебя уже обожает!
– Да, похоже, у тебя есть шансы, – подтверждает Флора. – Со мной она впервые заговорила через два года.
Поппи достает из багажника сумки, потом громко хлопает крышкой и берет свои вещи.
– Ну так что, пойдемте в дом? А потом я покажу вам окрестности.
Тупо уставившись на багаж, я не могу понять, в чем дело – чего-то не хватает.
– А где моя сумка?
Поппи и Флора недоуменно переглядываются.
– Какая сумка? – говорит Флора. Внутри у меня все переворачивается.
– Голубая нейлоновая сумка, которую я принесла в офис. Помнишь, я еще попросила тебя отнести ее в багажник?
Снова орет проклятый павлин.
Поппи стоит, разинув рот, потом закрывает его. Вид у нее растерянный.
– Но когда ты попросила отнести сумку, я думала, что ты имеешь в виду вот эту. – Она указывает на вишневую соломенную сумку. – Я думала, что это и есть твои вещи.