Кожевников стоял перед Рябовым с покрасневшим лицом. Сейчас он ненавидел подполковника и не уважал себя. Он досчитал до десяти и, решив, что хватит, ответил:
– Вроде нормально. Сломано одно ребро.
– Лихо он, согласен?
– Да.
– Хорошо хоть так. А мы до сих пор еще не знаем, кто это был. Могли узнать, но он сработал четко. Он или вызвал своих, или свои были начеку и где-то поблизости. Люди серьезные, своего убрали. А это была толстая нить к заказчику. Пожалуй, это был буксировочный канат! – Рябов оголил часть руки, показывая Кожевникову толщину каната. – Успели установить личность убитого?
– Пока нет. В картотеках на Петровке его отпечатков пальцев нет, следовательно, не судим. Есть предложение показать его фотографию в «Новостях» по ТВ.
– А как у него?.. – Рябов сделал круговое движение возле своего лица и суеверно прикусил кончик языка: показывать на себе не принято.
– Вообще-то неважно… Правая половина лица практически отсутствует, хотя меня уверили, что портрет изготовить можно.
– Очень важно, чтобы он не выглядел на фотографии трупом.
– У меня были подобные опасения, но…
– …тебя заверили. – Рябов снова отмахнулся от капитана. – У меня сложилось такое впечатление, что у тебя сегодня было слишком много свободного времени.
– У меня не было ни минуты. – В груди Кожевникова росла обида. Сейчас он видел перед собой бездарность. Причем хитрую бездарность. Как ловко тот отдал приказ: блокировать дом. И все. Лаконично, и самое главное, снимает с него всякую ответственность. Если бы Кожевников просто блокировал и потом бездействовал, все равно вздрючили бы его. Палка об одном конце.
Капитан неожиданно злорадно сощурился: «Ладно, меня он сделал, но скоро его сделают не так. Придется тебе, Рябов, заехать в аптеку за вазелином». Кожевников и сам не заметил, как его губы дрогнули в неприличной улыбке.
Подполковник заметил резкую перемену в настроении капитана.
– Ты чего улыбаешься? – вкрадчиво спросил он. – Весело?
– Нет, Михаил Анатольевич, просто анекдот вспомнил.
– Пошел вон отсюда, – раздельно и тихо, почти шепотом произнес побледневший Рябов. Казалось, он влез в мозги капитана и действительно прочел там непристойные мысли о себе.
Кожевников, продолжая улыбаться, послушно склонил голову.
– Разрешите идти?
– Я же сказал, чтобы ты убирался! – Рябов ударил ладонью по столу. – И будь поблизости, чтобы в любой момент я смог увидеть твою… рожу.
Помощник замдиректора ФСБ капитан Сальников вошел в кабинет шефа.
– Александр Игнатьевич, к вам подполковник Рябов.
Писарев поворочался в удобном офисном кресле и посмотрел на Сальникова поверх очков.
– Передай ему, что на него у меня нет времени.
Помощник постарался сохранить бесстрастность. Кивнув, он вышел в приемную.
Рябов поднялся навстречу и шагнул было к дверям кабинета. Капитан, пряча усмешку, пресек попытку Рябова:
– Извините, Михаил Анатольевич, но у шефа на вас сегодня нет времени.
Помощник решил воспользоваться возможностью передать отповедь шефа слово в слово. Сальников не любил чопорных и бесцеремонных офицеров ФСБ, включая и своего начальника. Глядя на побледневшего подполковника, он уже не смог сдержать улыбки.
Рябов, резко развернувшись, стремительно покинул приемную Писарева. Это была пощечина. Двойная пощечина. Одна от Писарева, другая от недоноска-адъютанта. Сейчас Рябову хотелось провести небольшую акцию с автокатастрофой и лично передать соболезнование Писарева жене его помощника.
Подполковник вернулся в свой кабинет и решительно достал из ящика стола чистый лист бумаги. Проведя по нему тыльной стороной ладони, нервной рукой начертал:
Заместителю директора ФСБ
Писареву А. И.
Секретно
О расследовании дела №…, связанного
с хищением на складе в/ч 14462 боевого ОВ,
и по факту убийства рядовым Никишиным А. Н.
троих военнослужащих.
В результате комплекса следственных и оперативных мероприятий, проведенных совместно с органами МВД…
Скомкав лист бумаги, Рябов бросил его в корзину. Как все чертовски несправедливо, думал он; ведь только что сошел с трапа самолета. Что бы всем событиям не развернуться, когда он собирался в дорогу и летел?.. Смотрел бы спокойно на облака в иллюминаторе, ничего бы не знал. А тут получается, что он был в курсе всех деталей, хотя на самом деле, кроме какой-то поверхностной бодяги, не знал ни о чем. Поиграв на щеках желваками, Михаил Анатольевич уговаривал себя успокоиться: гонор показывать еще рано, пока обеими ногами в дерьме, нечего рыпаться.
Сегодня был явный перебор в отношении подчиненных и начальства. Вынув связку ключей, Рябов подошел к сейфу. Оказалось, что бутылка с коньяком еще наполовину полная. Он наполнил две рюмки и вызвал Кожевникова. Кивнув на убого сервированный стол, он глазами попросил у капитана прощения и выпил свою порцию залпом. Кожевников любил вкус хорошего коньяка, поэтому опорожнил свою рюмку в три-четыре мелких глотка.
«Быстро тебя сделали, – думал он, поглядывая на шефа. – Гораздо быстрее, чем я думал».
Рябов не вызывал сейчас у капитана сочувствия. Пока не вызывал. Потом все станет на свои места: чувство неловкости после обычной служебной размолвки пропадет. «Обстановка стабилизируется», – с интонациями диктора ТВ пронеслось в голове Кожевникова. Он поставил рюмку на стол:
– Хороший коньяк, шеф.
Рябов на секунду-другую поднял на него глаза; улыбнуться он пока не решился.
– Да? – спросил он. – Вообще-то я в первый раз такой покупаю. Название понравилось: «Сократис». Греческий.
Кожевников кивнул: знаю.
– Еще? – предложил Рябов.
Капитан отказался, они не так давно начали работать с подполковником, и с выпивкой он решил повременить. Рябов, убрав коньяк в сейф, вернулся на свое место.
– Давай вместе посмотрим видеозаписи, найденные в машине.
Кожевников вышел из кабинета и вскоре вернулся с двумя видеокассетами. Кассеты были трехчасовыми, формата VHS, капитан включил магнитофон, поставив первую кассету; запись на ней шла с 4.29, когда еще только начинало светать.
– Как закреплена была камера в машине? – спросил Рябов, глядя на экран телевизора; там неподвижно висела картинка подъезда Никишиных. – Между сиденьями?
– Нет. – Кожевников вооружился пультом, проматывая «неинтересные» места. – Специальный штатив, кустарно приделанный к рычагу ручного тормоза. На этой кассете почти ничего интересного нет. Любопытна только смена. Причем тот, кто сменил наблюдателя в машине, подошел сзади и в кадр, естественно, не попал.