За ланчем я сообщил Тони, что не поеду с ним и агентом осматривать дома. Он очень удивился тому, что у меня нашлись другие дела, но заказал вторую бутылку вина и поведал мне, что деньги — это международный язык и он не предвидит никаких сложностей. К сожалению, когда принесли счет, выяснилось, что ни его золотая карточка «Америкэн экспресс», ни дорожные чеки, которые он не успел разменять, не представляют никакого интереса для владельца ресторана. Я заплатил за ланч и отпустил какое-то замечание насчет международного языка. Тони даже не улыбнулся.
Я расстался с ним со смешанным чувством облегчения и вины. Самоуверенные хамы всегда неприятны, но все-таки, если вы за границей и он ваш соотечественник, вы чувствуете за него некоторую ответственность. На следующий день я позвонил агенту, чтобы извиниться. «Ничего, — сказала она. — Парижане бывают и похуже. А тут я хотя бы не понимала, что он говорит».
Свидетельством того, что весна наступила окончательно, стали изменения в гардеробе месье Меникуччи. Он пришел к нам для проведения études [73] перед началом грандиозного летнего проекта — установки в нашем доме центрального отопления. На этот раз вместо шерстяной шапочки на нем была легкая хлопковая модель со слоганом, рекламирующим сантехническое оборудование, а вместо меховых снегоходов — коричневые брезентовые боты. Его помощник jeune нарядился в камуфляжную форму и стал похож на спецназовца. Вдвоем они маршировали по дому и делали замеры, а месье Меникуччи при этом еще и баловал меня своими избранными pensées.
Для начала разговор зашел о музыке. Они с женой на днях посетили торжественный ланч и танцы, устроенные ассоциацией водопроводчиков и сантехников. Оказалось, помимо всех своих прочих талантов Меникуччи еще и отличный танцор. «Да, месье Питер, — подтвердил он, — мы протанцевали до шести часов. У меня ноги как у двадцатилетнего». Я вообразил, как он проворно кружит мадам в туре вальса. Интересно, у него имеется и специальная бальная шапочка? Представить месье Меникуччи с голой головой было невозможно. Я улыбнулся. «Знаю, знаю: вы подумали, что вальс — это не очень серьезная музыка, — по-своему истолковал он мою улыбку. — Если хотите серьезной музыки, слушайте великих композиторов».
И месье Меникуччи поделился со мной замечательной теорией, пришедшей ему в голову, когда он играл на кларнете во время одного из регулярных отключений электричества, столь любимых французскими энергетиками. Электричество, сказал он, это суть наука и логика. Классическая музыка — это суть искусство и логика. Vous voyez? [74] У них имеется один общий фактор. И когда вы слушаете стройную и безупречно логичную симфонию Моцарта, вывод напрашивается сам собой: из Моцарта получился бы отличный электрик.
Научную беседу прервал вернувшийся jeune: он подсчитывал, сколько радиаторов нам потребуется. Выходило, что двадцать. Меникуччи, услышав эту цифру, поморгал и потряс пальцами, будто обжегся:
— Oh làlà. Это влетит вам в копеечку. — Он назвал цену в несколько миллионов франков и, увидев мое ошеломленное лицо, сразу же разделил ее на сто: оказывается, он считал в старых деньгах. Но и в новых сумма производила впечатление. Особенно высока была стоимость чугунных батарей, к которой прибавлялся еще налог с продаж — или TVA — восемнадцать с половиной процентов. Эти последние проценты и дали месье Меникуччи повод произнести обличительный монолог о безобразиях, которые вытворяют правительство вообще и налоговые органы в частности.
— Вы покупаете биде, — начал он, норовя проткнуть меня пальцем, — и целиком платите весь TVA. То же самое с болтами, гайками и прочим. Но я открою вам один совершенно scandaleux [75] факт. Вы покупаете банку икры — и платите всего шесть процентов TVA, потому что это, видите ли, nourriture. [76] А теперь ответьте мне — кто питается икрой? — Я поспешил заверить его, что не я. — А я вам скажу кто — политики, миллионеры и всякие grosses légumes [77] из Парижа. Только они и питаются икрой. И это ужасное безобразие. — Бормоча себе под нос что-то об икорных оргиях в Елисейском дворце, он удалился, чтобы проверить, правильно ли jeune посчитал батареи.
Конечно же, перспектива на пять или шесть недель отдать свой дом в распоряжение месье Меникуччи, который станет дырявить столетние стены дрелью размером почти с него, пылить и непрерывно разговаривать, не особенно нас вдохновляла. Это будет грязная и тяжелая работа, и ни одна комната не останется целой. Но в том-то и преимущество жизни в Провансе, говорили мы себе, что, пока весь этот кошмар будет происходить у нас в доме, мы вполне сможем жить снаружи. Даже в начале апреля дни стояли почти жаркие, и одним воскресным утром, когда в семь часов нас разбудило солнце, заглянувшее в окно спальни, мы решили, что сегодня же начнем привыкать к жизни на свежем воздухе.
В Провансе программа воскресного дня непременно включает в себя поход на рынок, и к восьми часам мы уже приехали в еще не изведанное нами местечко. Площадь за заброшенным вокзалом была забита грузовиками и фургонами, и перед каждым стоял раскладной столик с товаром. На треноге красовалась большая черная доска с написанными мелом сегодняшними ценами на овощи. Продавцы, успевшие загореть на своих огородах, ели еще теплые круассаны и бриоши, которые покупали в булочной на другой стороне улицы. Мы постояли немного, любуясь одним стариком: перочинным ножиком с деревянной ручкой он разрезал вдоль целый багет, щедро намазал его свежим козьим сыром, мягким, как сливки, и налил себе стакан красного вина из литровой бутылки, которая поможет ему переждать время до ланча.
Рынок здесь маленький по сравнению с воскресными рынками в Апте или Кавайоне, еще не успел войти в моду. Покупатели ходят по нему с корзинами, а не с фотоаппаратами, и только в июле или августе здесь можно встретить надменную парижанку в спортивном костюме от Диора с маленькой нервной собачкой на руках. В остальное время сюда приходят только местные жители и крестьяне, привозящие на продажу то, что всего несколько часов назад они вырыли из земли или сорвали у себя на огороде.
Мы неторопливо прошлись вдоль столиков с товарами и полюбовались на французских домохозяек в действии. В отличие от нас они не удовлетворялись тем, что просто смотрели на товар, перед тем как купить его, они вступали с продуктами в физический контакт: щипали баклажаны, подозрительно нюхали помидоры, терли между ладонями тонкие как спички стручки haricots verts, [78] недоверчиво тыкали пальцами в тугую влажную сердцевину латука-салата, пробовали на зуб сыры и оливки и, если что-нибудь их не устраивало, отходили от прилавка с видом оскорбленной добродетели.