Я нашел его в баре на втором этаже, где он удобно устроился с бутылкой шампанского и французским изданием «Плейбоя». Беннету исполнилось сорок семь лет, он был строен, очень красив и одет в белоснежный льняной костюм с сильно обгоревшими брюками.
— Извини, что вытащил тебя из дома, — покаянно сказал он, — но у них кончились машины. Хлебни шампанского.
Он рассказал мне о том, что случилось, и, как всегда у Беннета, история была настолько невероятной, что не могла не оказаться правдой. Его самолет приземлился вовремя, а заказанный заранее кабриолет уже ждал моего друга. Погода была чудесной, машина стояла с откинутым верхом, и, придя в отличное расположение духа, Беннет, перед тем как тронуться с места, закурил сигару. На встречном ветру она быстро догорела, и через двадцать минут он, не глядя, выкинул окурок. Довольно скоро Беннет заметил, что из всех проезжающих мимо машин ему машут руками; какими приветливыми стали французы, удивился он и начал махать в ответ. И, только проехав по автостраде еще несколько миль, он понял, что его автомобиль горит. Его поджег окурок сигары, застрявший в чехле на заднем сиденье. Проявив, по его собственному утверждению, невероятное хладнокровие и находчивость, Беннет съехал на обочину, затормозил, встал на переднее сиденье и помочился на очаг пожара. Именно в этот момент его и заметили проезжавшие мимо полицейские.
— Они вели себя очень вежливо, — признал Беннет, — но сказали, что машину лучше вернуть обратно в аэропорт, а здесь эти люди из проката устроили скандал и отказались выдать мне другую.
Беннет допил шампанское и передал мне счет: среди всего этого волнения он не успел обналичить свои дорожные чеки. Я был рад его видеть и рад тому, что он все такой же: обаятельный, неуклюжий, элегантный и, как всегда, без цента в кармане. Когда-то давно мы все были так бедны, что однажды во время обеда, который он давал в своем доме, нам с женой пришлось изображать его лакея и горничную, а потом по-братски разделить с ним все полученные чаевые. Зато с Беннетом всегда было весело, и в тот день мы засиделись за обеденным столом до рассвета.
Неделя пролетела быстро и без особых происшествий, что было довольно странно, учитывая, что у нас гостил человек, который регулярно выливал на себя бокал вина, когда смотрел на часы, и чьи безупречные белые брюки обычно оставались безупречными только до первого блюда. Но все, на что мы могли бы в итоге пожаловаться, — это одна или две небольшие поломки, несколько разбитых чашек, утопленное в бассейне полотенце, короткая паника, когда Беннет сообразил, что отправил свой паспорт в химчистку, и несколько тревожных минут в тот раз, когда ему показалось, будто он проглотил осу. Нам было грустно, когда он уезжал, и мы надеемся, что когда-нибудь наш друг вернется снова хотя бы для того, чтобы допить те четыре стаканчика с кальвадосом, которые мы нашли у него под кроватью, и забрать свои трусы, оставшиеся одиноко висеть на вешалке для пальто.
О кафе на старом вокзале в Боньё мы узнали от Бернара. Заведение солидное и серьезное, сказал он, один из тех семейных ресторанов, которых во Франции было множество до тех пор, пока еда не стала модой, а в bistrots не начали подавать прозрачные ломтики утиной груди вместо daube и рубца. Поспешите, добавил Бернар, потому что la patronne уже поговаривает о пенсии, и постарайтесь нагулять побольше аппетита. Она любит, чтобы тарелки после еды блестели.
Вокзал в Боньё не работал уже почти сорок лет, и дорога, ведущая к нему, была заброшена и покрыта выбоинами. С шоссе не было видно никаких признаков ресторана: ни вывески, ни выставленного меню. Мы проезжали мимо множество раз, считали здание совершенно необитаемым и даже не подозревали, что за деревьями скрывается забитая машинами стоянка.
С трудом найдя свободный промежуток между пикапом местной «скорой помощи» и чумазым фургоном строителей, мы вылезли из машины и пару минут постояли, прислушиваясь к гулу разговоров и клацанью приборов, доносящемуся из распахнутых окон. Здание ресторана, квадратное и лишенное всяких излишеств, находилось метрах в пятидесяти от станции. Полустертые корявые буквы над входом сообщали: «Кафе „На вокзале“».
На стоянку заехал небольшой грузовичок «рено», и из него вылезли двое мужчин в комбинезонах. Они вымыли руки над старой раковиной, прибитой к наружной стене, и, открыв дверь локтем, вошли в ресторан. Мужчины явно были завсегдатаями, потому что сразу же направились в дальний конец бара к полотенцу, висящему там на крючке. Когда они вытерли руки, их уже ждал поднос с двумя стаканчиками pastis и кувшином воды.
Зал был большим и просторным, темным у входа и солнечным в глубине — там, где окна выходили на зеленые поля, виноградники и подернутые знойной дымкой склоны Люберона. За столиками сидело человек сорок, одни мужчины, и все они уже ели. После полудня успело пройти всего несколько минут, но у каждого провансальца в желудке имеются часы, и ланч — это единственное событие, на которое он никогда не опаздывает. On mange à midi [126] и ни секундой позже.
На каждом столике, покрытом белой бумажной скатертью, стояли две бутылки вина: красного и розового, без этикеток. Оно доставлялось сюда из местного кооператива, расположенного на другой стороне дороги, метрах в двухстах от ресторана. Никакого меню на столиках не было. Мадам готовила ланч пять раз в неделю, с понедельника по пятницу, и сама решала, что будут есть ее клиенты. Дочь хозяйки принесла плетеную тарелку с вкуснейшим хлебом и спросила, нужна ли нам вода. Нет? Тогда надо позвать ее, если мы захотим еще вина.
Похоже, большинство клиентов были знакомы друг с другом и через головы соседей обменивались с другими столиками веселыми оскорблениями и ехидными замечаниями. Одного не помещавшегося на стуле толстяка обвинили в том, что он якобы начал худеть. Тот на секунду оторвался от тарелки, сердито что-то прорычал и опять энергично заработал вилкой. За столиком в углу мы увидели нашего электрика и Бруно, укладывавшего у нас каменный пол, и еще несколько знакомых лиц, которых не видели с тех пор, как остановилась работа в нашем доме. Все наши строители отлично загорели и выглядели так, будто только что вернулись из отпуска. Один из них окликнул нас:
— C'est tranquille chez vous? Без нас спокойнее?
Мы ответили, что надеемся увидеть их всех в августе, когда возобновится работа.
— Normalement, oui, — покивал он и произвел рукой несколько горизонтальных колебаний. Мы уже понимали, что это означает.
Дочь хозяйки принесла нам первое блюдо и предупредила, что из-за жары ланч сегодня будет легким. Она поставила на стол овальную тарелку с кусочками saucisson и вяленой свинины, крошечными корнишонами, черными оливками и тертой морковью в остром маринаде. Сверху на saucisson лежал и таял толстый кусок белого масла.
Последний свободный столик заняли двое мужчин в пиджаках и с собакой на поводке. Ходят слухи, шепнула нам дочка хозяйки, что тот, что постарше, был послом Франции то ли в Иране, то ли в Ираке. Un homme distingué. [127] Бывший посол с явным удовольствием ел то же, что строители, водители грузовиков и сантехники, и скармливал своей собаке маленькие кусочки колбасы.