— Можно одиннадцать месяцев в году делать все правильно, а потом — пуф! — один дождь, и урожай годится только на виноградный сок.
«Jus de raiseng» [150] Фостен произнес с таким отвращением, что стало ясно: он охотнее оставит испорченный урожай гнить на ветках, чем согласится тратить время на сбор винограда, негодного даже на vin ordinaire. [151]
Злодейка-судьба подкинула и еще одну лишнюю проблему в его и без того полную заботами и огорчениями жизнь: на нашей земле урожай приходилось собирать в два приема, поскольку на пятистах лозах у нас рос столовый виноград, который созревает раньше, чем raisins de cuve. [152] С этой un emmerdement [153] Фостен мирился только потому, что за столовый виноград платили очень хорошие деньги. И все-таки собирать урожай два раза означало дважды призывать на свою голову всевозможные несчастья и бедствия, которые, по убеждению Фосгена, не замедлят явиться. Я пошел домой, а он остался качать головой и ворчать, поминая Господа.
В отличие от Фостена, Меникуччи теперь ежедневно радовал нас хорошими новостями: работа над центральным отоплением подходила к концу. В ожидании дня, когда можно будет запустить котел, сам мастер волновался все больше и больше. Три раза он напоминал мне, что надо заказать топливо, и пожелал лично присутствовать при заполнении бака, дабы убедиться, что в топливе нет посторонних тел и примесей.
— Il faut très attention, [154] — поучал он поставщика горючего, тыча в того пальцем. — Самая маленькая частичка cochonnerie [155] может испортить мою горелку и забить электроды. Я думаю, самым разумным будет профильтровать топливо перед закачкой в бак.
Поставщик немедленно распалился и, не уступая Меникуччи, затряс у него перед носом своим испачканным в масле пальцем с траурным ободком под ногтем:
— Мое топливо уже отфильтровано трижды. C'est impeccable. [156] — Он собрался было поцеловать кончики пальцев, но вовремя передумал.
— Посмотрим, — без всякой уверенности проворчал Меникуччи, — посмотрим.
Он критически посмотрел на сливной наконечник шланга, и поставщик демонстративно вытер его очень грязной тряпкой, после чего засунул в бак. Пока горючее заливалось, Меникуччи прочитал поставщику подробную и полную технических терминов лекцию о принципах работы горелки и котла. Тот слушал ее без особого интереса и лишь изредка мычал: «Ah bon?» [157] Когда был закачан последний литр, Меникуччи повернулся ко мне:
— Сегодня днем проведем первое испытание. — Вдруг страшная мысль пришла ему в голову, и он с ужасом в голосе осведомился: — Вы ведь никуда не уйдете? Вы с мадам будете дома?
Только очень жестокосердый человек смог бы в столь торжественный момент оставить Меникуччи без аудитории. Мы с женой пообещали, что никуда не уйдем и будем с нетерпением ждать двух часов.
Без пяти два мы все собрались в помещении, раньше, вероятно, служившем спальней для осликов, а теперь превращенном Меникуччи в мозговой центр всего отопительного комплекса. Вдоль стены располагались котел, горелка и водяной бак, соединенные тонкими медными пуповинами, а из котла веером поднимались и уходили в потолок несколько ярко выкрашенных труб — синие для холодной воды, красные для горячей — très logique.
Краны, клапаны, датчики и выключатели яркими, чужеродными пятнами выделялись на сером камне стен и ждали мастера, который вдохнет в них жизнь. Все это казалось невероятно сложным, и я имел глупость сказать об этом Меникуччи.
Он счел мое замечание критическим и в течение десяти минут демонстрировал мне изумительную простоту системы: щелкал выключателями, открывал и закрывал клапаны, крутил ручки приборов и в итоге запутал меня окончательно.
— Voilà! — воскликнул он, последний раз ткнув в выключатель. — Ну, раз вы все поняли, можно начинать. Jeune, внимание!
Чудовище проснулось, заворчало и защелкало.
— La brûleur, [158] — любовно объяснил Меникуччи и в десятый раз подкрутил какую-то ручку. Раздался хлопок и потом приглушенный рев. — Есть горение! — Он ликовал так, будто запустил космический корабль. — Через пять минут все радиаторы в доме станут горячими. Идемте!
Он протащил нас по всему дому и настоял, чтобы мы потрогали каждую батарею.
— Вы видите? Теперь вы сможете целую зиму ходить в chemise. [159]
К этому времени мы все уже сильно вспотели. Снаружи было двадцать семь градусов, а внутри, со шпарящим на полную мощность отоплением, не меньше пятидесяти. Я попросил Меникуччи выключить его агрегат, пока все мы не умерли от обезвоживания.
— Ah non. Он должен проработать сутки, чтобы мы удостоверились, что нет протечек. Ничего не трогайте до завтра. Я приду и все проверю. Отопление обязательно должно работать с максимальной нагрузкой.
Он ушел, оставив нас плавиться и вдыхать запах раскаленного железа, краски и камня.
Если в один из уик-эндов в начале сентября вы случайно окажетесь в Любероне, то, наверное, подумаете, что здесь проводится генеральная репетиция Третьей мировой войны. На самом деле это всего лишь официальное начало осеннего охотничьего сезона, когда каждый француз, в жилах которого течет кровь, а не вода, взяв с собой ружье, собаку и доставшийся ему от давних предков инстинкт охотника, отправляется в горы в поисках дичи. Первая примета надвигающегося сезона пришла к нам по почте в виде рекламной брошюры устрашающего содержания. Магазин оружия в Вэзон-ля-Ромэн предлагал полный спектр орудий убийств по пока еще низким ценам. В брошюре имелось больше полусотни фотографий, и даже мой охотничий инстинкт, пребывавший в спячке с самого рождения, ожил и зашевелился при одной только мысли об обладании «Верней-Каррон гранд бекассьером» или «Ругер.44 магнумом» с электронным прицелом. Жена, имевшая веские основания не доверять моему умению обращаться с колющими, режущими и стреляющими предметами, резонно заметила, что для того, чтобы попасть себе в ногу, электронный прицел вряд ли понадобится.
Когда-то нас обоих удивила любовь французов к оружию. Дважды в домах двух самых смирных и некровожадных приятелей нам демонстрировали целые арсеналы: в одном имелось пять винтовок различных калибров, а в другом — восемь, начищенных, смазанных и выставленных в специальном шкафчике в гостиной, будто произведения искусства. Зачем человеку может понадобиться восемь ружей? Откуда он знает, какое из них брать с собой? Или он тащит все восемь, как клюшки для гольфа, и достает «.44 магнум», если встретит леопарда или лося, и «бэби бреттон» при виде кролика?