А герцог тем временем пытливо разглядывал Шута, примостившегося возле трона на табурете. Согбенный человечек чуть приподнял лицо, смерил властелина недоумевающим взором и с вялым беспокойством передернул плечами.
Герцог наконец принял решение. Старая истина: отыщи у человека уязвимое место — и там тебя ждет ключ к успеху. Тут же ему на ум пришло соображение о том, что таковые места, в частности, включают и печенки некоторых монархов, куда легко входит нож. Он тряхнул головой и попытался сосредоточиться на более судьбоносных материях…
…Следы которых он отчаянно пытался вытравить со своих ладоней. Прошлой ночью он устремился в один из казематов замка, где в камере пыток позаимствовал железную щетку. Но против этой материи железо оказалось бессильно. Оно только усугубляло положение: чем усерднее он скреб злосчастные пятна, тем кровавее они становились. Герцог уже спрашивал себя, не повредился ли он рассудком.
Флем затолкал ненужные размышления на дальние полки мозга. Итак, на чем он остановился? Ах да, уязвимые места. Шут был настоящим воплощением уязвимости.
— Ты свободен, сержант.
— Слушаюсь, господин, — кивнул сержант и чеканной поступью вышел из залы.
— Шут!
— Здесь твой куманек, государь! — беспокойно откликнулся Шут, пару раз ущипнув струны мандолины.
Герцог медленно опустился на трон.
— Уж если ты намекаешь, что ты — кум королю, тогда дай ему один родственный совет, дурья башка.
— Ей-ей, дяденька… — начал было Шут.
— И дяденькой твоим я сроду не был, — продолжал герцог. — Не могла память так злостно подшутить надо мной. — Говоря это, герцог Флем склонился над Шутом так низко, что едва не потерся кончиком носа о его искаженное ужасом лицо. — Если и следующую свою ремарку ты предваришь словами «куманек», «дяденька» или «ей-ей», тебе придется туго.
Шут беззвучно подвигал губами и произнес:
— А что скажешь на «истинную правду»? Герцог умел чувствовать момент, когда следует сбавить обороты.
— От «истинной правды» я, пожалуй, не отмоюсь… Равно как и ты, Шут. Но берегись, если ты затеял какой-то подвох. — И герцог состроил ласковую мину. — Давно ходишь в паяцах, парень?
— Истинная правда, почтеннейший…
— «Почтеннейшего» трогать не будем, — перебил герцог, поднимая руку.
— Истинная правда, по… повелитель, — произнес Шут и сглотнул. — Сколько себя помню. Семнадцать лет под колпаком, и отроком, и мужем. А до меня Шутом состоял мой отец. И вместе с ним — мой дядька. До них обоих Шутом служил мой дед. А его…
— Стало быть, в твоем роду были одни дурни?
— Таков семейный обычай, — ответил Шут. — Истинная правда, правитель.
Герцог снова обозначил на лице ухмылку, но Шут настолько разволновался, что даже не успел сосчитать, сколько зубов насчитывал оскал.
— Полагаю, ты родом из здешних мест?
— Угадал, кума… Абсолютная правда, сир.
— И стало быть, тебе известны обычаи этой страны и повадки ее обитателей?
— Надеюсь, что да. Истинная правда.
— Чудесно. Скажи мне, где ты спишь, паяц?
— В конюшнях, правитель.
— Сегодняшнюю ночь и все последующие ты будешь проводить у дверей моей спальни, — милостиво пообещал герцог.
— Ого!
— А вот теперь, — промолвил герцог столь сладостно, что голос его облил Шута, что струйка патоки — пудинг, — мой Шут, подробно расскажи все, что ты знаешь о ведьмах.
И вместо того, чтобы уютно устроиться на ложе из свалявшейся соломы, отведенном ему в конюшне, следующую ночь Шуту и впрямь пришлось коротать в продуваемых сквозняками коридорах, расположенных прямо над Большой залой.
— Экое тупое паясничанье, — негодовал он, ворочаясь с боку на бок на плитах. — Ах, куманек, куманек, где ж это видано?
Наконец он впал в мучительное забытье, на протяжении которого взор его постоянно тревожила некая бесплотная фигура. Время от времени слух улавливал отголоски беседы, что по другую сторону двери вели между собой герцог и герцогиня Флем.
— Сквозняков, по крайней мере, здесь поубавилось, — нехотя признала герцогиня.
Герцог откинулся на спинку кресла и взглянул на супругу с улыбкой.
— Итак? — нетерпеливо осведомилась она. — Почему не видно ведьм?
— Камергер, похоже, сказал правду, любовь моя. Сдается мне, что ведьмы околдовали местных поселян. Сержант нашей гвардии вернулся в замок с пустыми руками.
«Руками», — усилием воли он погасил эхо, которым отозвалось в сознании воспоминание о собственных руках.
— Отчего ж ты его до сих пор не казнил?! — живо вскинулась герцогиня. — В назидание остальной челяди…
— Если мы станем руководствоваться таким правилом, дорогая, то рано или поздно останемся с одним-единственным солдатом, которому вынуждены будем повелеть перерезать себе глотку, объяснив, что это он делает в назидание самому себе.
Между прочим, — мягко напомнил он, — я уже обратил внимание, что слуг за последние дни порядком поубавилось. Ты знаешь, я редко вмешиваюсь…
— Вот и не вмешивайся, — отрезала герцогиня. — За ведением дома надзираю я. И лодырей я терпеть не намерена.
— Я даже не сомневаюсь, что твой кругозор в подобных вопросах неизмеримо шире моего, однако…
— Скажи мне ясно и внятно, как обстоят дела с ведьмами? Неужели ты встанешь в сторонке и станешь смиренно глядеть, как они подкапываются под твое и мое будущее? Позволишь этой нечисти открыто оказать тебе неповиновение? А что слышно о короне?
Герцог развел руками:
— Наверное, лежит себе где-нибудь на дне реки…
— А младенец? Его точно ведьмам отдали? Надеюсь, они практикуют человеческие жертвы?
— Не приходилось об этом слышать, — ответил герцог.
Герцогиню ответ явно расстроил.
— Видишь ли, ведьмы… — начал герцог. — Местные жители находятся под властью их чар…
— Но ты…
— Но чары эти другой, не магической природы. Ведьмы окружены всеобщим уважением. Неудивительно, ведь они исцеляют людей. Но вот что действительно странно. Мне кажется, что жители гор побаиваются их, но одновременно гордятся ими. По-моему, будет не так легко вступить с ними в открытое противоборство.
— Я начинаю думать, — мрачно произнесла герцогиня, — что они и тебя заворожили.
На самом же деле герцог был пленен чарами совсем иной природы. Власть, эта таинственная услада, издавна манила к себе Флема. Она же, если на то пошло, стала причиной его супружества. Герцог не отрывал взгляд от камина.
— А ведь на самом деле, — догадалась герцогиня, хорошо изучившая эту зловещую усмешку, — тебе это нравится, да? Нравится ощущение опасности. Помнишь год, когда мы поженились? А ту плетку с узелками? — И герцогиня щелкнула пальцами возле самого носа окоченевшего было супруга. Он резко выпрямился.