Веренс пришел к выводу, что отныне его существование будет подчинено двум целям. Первая заключалась в том, чтобы как можно быстрее выбраться из стен замка и заняться поисками сына, вторая — воздать герцогу по заслугам. После некоторого раздумья он забраковал убийство как способ отмщения — вечность в обществе хихикающего идиота способна привнести весьма изощренные муки в существование и без того несчастного призрака.
Раздумывая над своим положением, Веренс присел на лавочку под ликом королевы Бимери (670 — 722), чей немного чопорный, но в меру миловидный облик, возможно, и смог бы отогреть ему душу, не повстречай он королеву давеча во время ее ежеутреннего внутристенного моциона.
Сам Веренс избегал ходить сквозь стены. Даже у призрака должно быть достоинство.
Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Веренс закрутил головой.
У ближайшей дверцы был обнаружен кот, пристально щурящийся на Веренса. Тело его, усыпанное серыми крапинами, поражало своей величиной.
Или, вернее, необъятностью. Кот был покрыт такой паутиной всевозможных рубцов и царапин, что напоминал огромный и гадкий кулачище, там и сям обляпанный клочьями меха. Парой продырявленных пней зияли слуховые отверстия, единственный глаз служил желтым фонарем, проливающим на мир первобытную злобность, а хвост, покуда кот таращился на короля, петлял и скручивался чехардой вопросительных знаков.
Прослышав о том, что в покоях герцогини Флем прижилась миниатюрная блондинистая кошечка, Грибо отправился с визитом в замок, дабы засвидетельствовать красотке свое искреннее расположение.
Веренс никогда прежде не видывал животного со столь ярко выраженными чертами отпетого каторжника. Он даже не шевельнулся, когда кот, вразвалочку приблизившись, принялся тереться о его колени, мурлыча при этом, что средней руки водопад.
— Ну, полно, полно… — смущенно произнес король.
Он опустил руку и попытался пощекотать за двумя обгрызенными клочками плоти, заменявшими коту уши. Как приятно познакомиться с существом, которое, не будучи привидением, способно видеть его. Кроме того, Грибо — как сразу почувствовал король — был котом, отмеченным редчайшими дарованиями. Обитатели замка из числа кошачьих делились на две категории: к первой относились изнеженные любимцы хозяев, ко второй — плоскоухие завсегдатаи кухни или конюшни, постепенно обретающие черты сходства с теми самыми грызунами, на которых зижделось их существование. Меж тем явившийся Веренсу кот был и хозяином и животным в одном лице. Разумеется, такое впечатление может возникнуть после общения с любым котом, однако в данном случае это была не та псевдоумудренность, которая свойственна многим животным. Грибо излучал всамделишную, живую мысль, причем самой высокой пробы. А также от него шел запах. Такой запах способен снести стену или заставить воскреснуть дохлую лисицу.
Данные кота недвусмысленно свидетельствовали о ремесле особы, в доме которой он обретался.
Король предпринял попытку присесть, но тут же почувствовал, что колени его мягко утопли в каменных плитах. Опомнившись, он заставил себя выпрямиться. «Как только человек, очутившийся в тонких мирах, начинает обрастать привычками старожилов, — беспрестанно напоминал себе Веренс, — он раз и навсегда лишается надежды на спасение».
Смерть говорил о близких родственниках и подданных, расположенных к духовидению. Но и тех и других в замке было не густо. Герцог, хотя и подпадал под первое определение, был настолько поглощен собственными треволнениями, что духовидением не перещеголял бы и кочан капусты. Во вторую категорию входили повар и Шут, однако повар дни и ночи напролет горевал в своей кладовке, оплакивая участь профессионала, которому власть запретила подавать к столу что-либо кровянистее пастернака, тогда как Шут превратился в такой тугой комок нервов, что король вынужден был отказаться от попыток обратить на себя его внимание.
Но оставались еще ведьмы. Если уж ведьма не обладает духовидением, тогда он, король Веренс, — просто порыв ветра. Стало быть, ему необходимо заполучить в распоряжение ведьму. И потом…
У короля созрел план. Хотя лучше сказать иначе: у короля созрел План с большой буквы. Дни и ночи проводил он в размышлениях, да и мог ли он подыскать себе другое занятие? Смерть здесь был целиком и полностью прав. Мысль — единственное достояние призрака, и, хотя раньше Веренс не особенно увлекался всякого рода размышлениями, отсутствие телесного материала и, следовательно, всяких запросов научило короля находить удовольствие в мозговых процессах. Раньше способность Веренса строить планы исчерпывалась последовательностью «выследим, накроем, забьем». Тогда как сейчас… Сейчас, лоснясь и потягиваясь, перед монархом сидело последнее, недостающее звено Плана.
— Кис-кис, киса, — промямлил король. В ответ на что Грибо буквально протаранил его взглядом желтого ока.
— Ладно, ладно, кис-кис, кот, — поспешно исправился Веренс, попятившись и выразительно размахивая руками.
С минуту ему казалось, что кот не внемлет мольбам, но затем, к величайшему облегчению короля, Грибо приподнялся, зевнул и поковылял в указанном направлении. В сущности, кот не так часто за свою жизнь встречался с привидениями и потому решил снизойти до ужимок высокого бородатого существа с просвечивающими насквозь телесами.
Король провел Грибо по пыльному ответвлению коридора и заманил в чулан, забитый потрепанными гобеленами и очередными портретами усопших предков. Грибо внимательно осмотрел помещение и, усевшись посреди чулана, выжидающе уставился на нового знакомого.
— О, мышей здесь множество, — заверил Веренс. — Ты еще спасибо скажешь. А окно разбито, поэтому в дождевой воде недостатка не будет. Спать ты можешь на гобеленах. В общем, я пошел. — И король направился к выходу.
Успех следующей части Плана закладывался в течение всех предшествующих месяцев. До кончины Веренс весьма усердно следил за своим телом, а после нее с не меньшим тщанием взялся за поддержание его прижизненного великолепия. Проще всего было махнуть на все рукой — в замке было полным-полно привидений, которые довели себя до состояния желеобразной массы. Но Веренс, подчинив себя железной самодисциплине, ежедневно загружал тело работой — вернее, загружал голову мыслями о работе тела — и увил его наконец прозрачными мускулами. Месяцами качая эктоплазму, он привел собственное несуществующее тело в сногсшибательное состояние.
Затем он приступил к практическим занятиям. Начал с малого. Попробовал поднять пылинку — и чуть не помер от тяжести<Фигурально выражаясь >. Однако Веренс не сдавался и вскоре уже мог жонглировать песчинками. Затем настал черед сушеных горошин. Он пока так и не отваживался вволю покуролесить на кухне, зато развлекал себя тем, что подсыпал по лишней щепотке соли в каждое блюдо, подаваемое к столу Флема, пока вдруг не устыдился собственного поведения. Даже дурностай не заслуживает смерти от отравления…
Одним словом, наступил ответственный момент. Приложившись к дверной створке, он каждым микрограммом своего существа заклинал себя утяжелиться. С кончика носа сорвалась капля псевдопота, но улетучилась прежде, чем долетела до пола. Грибо с любопытством наблюдал за тем, как на руке привидения, подобно спаривающимся футбольным мячам, взбугриваются мускулы.