Ваймс пересек темницу и изучил дверь. Та была закрыта массивными решетками и заперта. Замок был тяжелый.
Затем он принялся простукивать стены в местах возможных пустот. Вне всяких сомнений, темница была построена отлично – именно так, как вы бы ее построили, если бы намеревались сажать туда опасных преступников. Разумеется, в таких обстоятельствах вы не станете начинять ее фальшивыми дверьми, скрытыми туннелями или потайными ходами.
Однако сейчас обстоятельства иные. Поразительно, как влияют на чувство перспективы несколько футов непроницаемого камня.
– А стража сюда заходит? – осведомился он.
– Практически нет, – ответил патриций, подкрепив ответ выразительным помахиванием куриной ножкой. – Меня ведь не кормят. Предполагается, что я сломаюсь. На самом деле, – добавил он, – до недавнего времени я периодически подходил к двери и стонал там. Просто чтобы их успокоить.
– Но ведь рано или поздно кто-нибудь обязательно придет и проверит, как вы тут, – сказал Ваймс.
– О, вряд ли мы станем их дожидаться.
– Но как вы рассчитываете выбраться отсюда?
Лорд Витинари бросил на него утомленный взгляд.
– Мой дорогой Ваймс, – хмыкнул он, – я полагал, ты человек наблюдательный. Ты внимательно изучил дверь?
– Разумеется! – воскликнул Ваймс и добавил: – Ваша милость. Дверь чертовски тяжелая.
– Может быть, стоит еще разок на нее посмотреть?
Ваймс изумленно разинул рот, а затем прошагал к двери и уставился на нее. Популярная вариация на тему жуткого портала – сплошь в решетках, засовах, железных шипах и массивных петлях. Сколько на нее ни гляди, менее тяжелой она не делается. А вот замок гномьей работы, потребуются годы, чтобы взломать такое страшилище. В общем и целом, если нужен символ чего-то совершенно незыблемого, то эта дверь – первый кандидат.
В леденящей кровь тишине рядом с ним возник патриций.
– Ты никогда не замечал, – произнес он, – что если город захватывают бунтовщики, то прежнего правителя обязательно бросают в темницу? Для определенного типа людей это намного привлекательнее простой казни.
– Ну, пожалуй, да, но я все же не понимаю… – начал Ваймс.
– Ты смотришь на дверь и видишь по-настоящему прочную казематную дверь, так?
– Разумеется. Достаточно взглянуть на засовы и…
– Знаешь, это даже отчасти приятно, – спокойно произнес лорд Витинари.
Ваймс смотрел на дверь, пока брови у него не выгнулись дугой. А затем, как это бывает, когда, долго вглядываясь в облака, внезапно узнаешь в них очертания лошади или плывущего корабля, он увидел то, чего все это время не замечал.
Его охватили ужас и восхищение.
Он попытался представить себе машину, работающую в голове патриция. Холодную, сверкающую, из вороненого металла, всю в сосульках, с мерно, как в часах, проворачивающимися шестеренками. И эта машина тщательно просчитала возможность собственного падения и обратила ее в преимущество.
Дверь была совершенно нормальной, самой что ни на есть казематной, но то, как вы ее видели, зависело от чувства перспективы.
В этой темнице патриций мог спокойно переждать нападение всех армий Плоского мира.
Снаружи был только замок.
Все засовы и решетки были внутри.
Утренний туман таял под напором солнца, а тем временем рядовой состав Ночной Стражи неумело скакал с крыши на крышу. Нельзя сказать, чтобы к утру воздух очистился – липучие ленты дыма и застоявшийся пар не отпускали город, наполняя улицы печальным запахом мокрого пепла.
– Что это за место? – подав руку, Моркоу помог остальным стражникам перелезть через скользкий бордюр.
Сержант Колон оглядел расстилающийся вокруг лес каминных труб.
– Мы прямо над винокурней Джимкина Пивомеса, – сориентировался он. – Точно между дворцом и площадью. Он обязательно здесь пролетит.
Шноббс бросил тоскливый взгляд на стену здания.
– Я как-то захаживал сюда, – признался он. – Дело было ночью, я как раз проверял, заперты ли двери, а ручка вдруг возьми да повернись.
– Ага, после долгих стараний, – кисло прокомментировал Колон.
– Но я же обязан был войти. Проверить, не творится ли там каких безобразий. Поразительное место, между прочим. Кругом трубки и все такое. А запах!
– Каждая бутылка выдерживается до целых семи минут, – процитировал Колон. – «Опрокинь стаканчик на ход ноги», как сказано на этикетке. И правильно сказано. Я однажды выпил стаканчик, потом до вечера бегал, не мог остановиться.
Опустившись на колени, он принялся разворачивать длинный сверток, который тащил на себе все время, пока они перелезли с крыши на крышу. Из свертка показались лук древнего вида и колчан со стрелами.
Медленно и благоговейно взяв лук в руки, он пробежался короткими жирными пальцами по тетиве.
– Знаете, – тихо сказал он, – когда я был молодым парнем, у меня это здорово получалось. Жаль, капитан не дал мне выстрелить в ту ночь.
– Ладно, ладно… – хмыкнул Шноббс.
– Но я ведь и правда завоевывал призы.
Сержант размотал новую тетиву, зацепил ее на одном конце лука, встал, попробовал согнуть лук, издал легкий стон напряжения…
– Э-э. Моркоу? – слегка натужно окликнул он.
– Да, сержант?
– Тетиву натягивать умеешь?
Моркоу схватил лук, играючи согнул его и поместил противоположный конец тетивы на положенное ему место.
– Хорошее начало, сержант, – заметил Шноббс.
– Нечего брызгать ядом, Шноббс! Тут главное не сила, главное – острый глаз и твердость руки. А теперь передай мне стрелу. Нет, не эту!
Палец Шноббса застыл в воздухе.
– Это моя СЧАСТЛИВАЯ стрела! – Колон брызгал слюной. – Ни один из вас не должен прикасаться к моей счастливой стреле!
– Черт, да она на вид ничем не отличается от всех остальных стрел, – пожал плечами Шноббс.
– Эту стрелу я использую только для этого, как его, кудаграса, – продолжал Колон. – И она никогда меня не подводила, моя счастливая стрела. Каждый раз, когда я ею стрелял, она попадала в яблочко. Даже целиться почти не приходилось. Если у этого дракона есть язвимые органы, моя стрелка их обязательно найдет.
Выбрав на вид ничем не отличающуюся от первой, но, предположительно, менее счастливую стрелу, он положил ее на тетиву. Затем задумчиво окинул взглядом крыши.
– Надо навыки в памяти освежить, – пробормотал он. – Хотя, конечно, если научился стрелять из лука, то уже никогда не разучишься. Это все равно как ездить верхом на… верхом на… верхом на чем-то таком, о чем не можешь забыть, что умеешь на нем ездить.