Откинув одеяло, которым меня заботливо укрыла Би, я заметалась в поисках телефона. Звонила Аннабель.
— Привет! Хочу узнать, как ты добралась. Все в порядке? — весело сказала она.
Честно говоря, порой я искренне завидую Аннабель. Жалею, что не могу, как она, дать волю чувствам и хорошенько выплакаться. Видит бог, мне бы это не помешало.
Сейчас Аннабель на месяц переселилась ко мне — ее соседи сверху решили научиться играть на трубе.
— Кто-нибудь звонил? — с надеждой спросила я.
Конечно, она поняла, кого я имею в виду. Довольно жалко с моей стороны, но мы с Аннабель уже давно не стесняемся выглядеть несчастными друг перед другом.
— К сожалению, нет.
— Ну и ладно. Как ты там?
— Нормально. Сегодня утром встретила в кафе Эвана.
Эван — бывший парень Аннабель, тот, за которого она не вышла, потому что он не любил джаз; впрочем, других причин тоже хватало. Давайте-ка по порядку… Он храпел. И ел гамбургеры — серьезный недостаток, ведь Анни вегетарианка. Да, еще имя. Нельзя выходить замуж за человека по имени Эван.
— Вы говорили?
— Вроде того. — Голос подруги вдруг стал отстраненным, словно она делала два дела одновременно. — Правда, вышло по-дурацки.
— Что он сказал?
— Познакомил меня со своей новой пассией, Вивьен.
Аннабель произнесла имя девушки, как будто это было название заразной болезни вроде чесотки или стафилококковой инфекции.
— А ты, случаем, не ревнуешь, Анни? Вспомни, ведь это ты его бросила.
— И нисколько не жалею.
Так я и поверила!
— Анни, я знаю Эвана. Если ты позвонишь ему прямо сейчас и скажешь, что чувствуешь, он твой. Он до сих пор тебя любит.
В трубке молчали, словно подруга размышляла над моими словами.
— Алло, Анни, ты там?
— Угу. Прости, отвлеклась. Курьер принес посылку, нужно было расписаться. У тебя всегда так много почты?
— Значит, ты ничего не слышала?
— Прости. Что-то важное?
— Нет, — вздохнула я.
Аннабель считает себя неисправимым романтиком, но ни это, ни ее социологические исследования не помешали ей достичь немыслимых высот в умении разрушать отношения, когда дело касается любви.
— Ладно, позвони, если захочешь поболтать, — сказала она.
— Обязательно.
— Я тебя люблю.
— А я тебя. Да, не смей трогать мой увлажняющий крем от Лауры Мерсье! — полушутя-полусерьезно предупредила я.
— Постараюсь, но только если пообещаешь хорошенько выплакаться.
— Договорились.
Выйдя на кухню, я с удивлением обнаружила, что Би там нет и никто не хлопочет. Зато на столе меня ждали блинчики, маленькая стопка ломтиков бекона и банка домашнего малинового варенья. Радом лежала записка:
«Эмили!
У меня дела в городе, не хотела тебя будить. Оставляю тарелку твоих любимых гречневых блинчиков и бекон (разогрей в микроволновке, сорок пять секунд на максимальном режиме). Вернусь после обеда. Я отнесла твои вещи в комнату в конце коридора, располагайся. Обязательно погуляй после завтрака. Залив сегодня великолепен.
С любовью,
Би».
Я посмотрела в окно. И правда, серо-голубая вода, пестрая полоса берега с песчаными и каменистыми участками вперемешку — просто дух захватывает! Захотелось побежать туда прямо сейчас и собирать ракушки, переворачивать камни в поисках крабов или сбросить одежду и доплыть до буйка, как когда-то в детстве. Погрузиться в таинственную и прекрасную морскую пучину. На какую-то долю секунды я почувствовала себя живой, но это ощущение сразу исчезло. Я полила блинчики вареньем и принялась за еду.
Кухонный стол выглядел совсем как раньше: желтая клеенка с ананасами, салфетница, украшенная ракушками, кипа журналов. Би читает каждый номер «Нью-Йоркера» от корки до корки, потом вырезает понравившиеся статьи и отсылает мне, предварительно обклеив бумажками с комментариями. Сколько раз я твердила ей, что сама выписываю журнал… Би не переубедишь.
Я засунула тарелку в посудомоечную машину, вышла в коридор и стала открывать все двери подряд, пока не нашла комнату, куда Би отнесла мои сумки. Странно, в детстве я часто навещала Би, но ни разу не заходила в эту комнату, словно ее вообще здесь не было. Впрочем, у Би есть обыкновение запирать некоторые комнаты, и мы с моей сестрой Даниэль до сих пор не понимаем зачем.
Да уж, эту спальню я бы не забыла. Розовые стены, самый ненавистный для Би цвет. Мебели немного — кровать, комод, тумбочка и большой шкаф. Выглянув в окно, которое выходило на западную сторону залива, я вспомнила, что Би предложила погулять. Распакую вещи позже, решила я, и отправилась на берег, не в силах сопротивляться его притяжению.
Я не удосужилась переодеться или причесать волосы, что обязательно сделала бы в Нью-Йорке. Натянула джемпер, сунула ноги в темно-зеленые резиновые сапоги, которые нашла в чулане, и вышла на улицу.
Как ни странно, в прогулках по вязкому песку есть нечто целебное; видимо, ощущение хлюпающей под ногами жижи посылает мозгу сигнал, что можно немного расслабиться. Именно это я и сделала тем утром. Даже не отругала себя, когда вновь подумала о Джоэле, перебирая в памяти подробности прошлой жизни, просто наступила на пустой крабий панцирь и раздавила на тысячу кусочков.
Я подняла камешек и изо всех сил кинула в воду. «Черт! Ну почему у нас все так закончилось?» Я подбирала камень за камнем и злобно швыряла в залив до тех пор, пока не устала и не села на выброшенную на берег корягу.
— Если так бросать, камень никогда не отскочит.
Я вздрогнула от неожиданности, услышав мужской голос. Ко мне неторопливо шел Генри. Неужели наблюдал, как я психую? Сколько времени он уже здесь?
— О, привет, — смущенно пробормотала я. — Просто я…
— Пускаете по воде «блинчики», — кивнул он. — Дорогуша, у вас ужасная техника.
Генри подобрал тонкий плоский камешек, поднес к глазам и внимательно изучил со всех сторон.
— Да, этот подойдет. — Он повернулся ко мне. — Держите камень вот так, потом плавно отводите руку и кидаете.
Камешек взлетел над берегом, коснулся воды и шесть раз отскочил от ее поверхности.
— Черт! Теряю форму. Позорище!
— Разве шесть мало?
— Вообще-то, да. Мой личный рекорд четырнадцать.
— Правда? Не может быть.
— Разрази меня гром, если я вру. — Генри перекрестил сердце как одиннадцатилетний мальчишка-скаут. — Когда-то я был чемпионом острова по пусканию блинчиков.