Анне Максимовне, вероятно, тоже просто показали чью-то могилу, сказав, что это могила Андрея. А что она? Спасибо, что похоронили.
Неужели они дошли до такого цинизма? — Женя все еще не могла во все это поверить. — Нет, все же надо снова пойти на кладбище, только без Лили, и все еще раз хорошо осмотреть в том месте, где я их тогда встретила. Ну да, — усмехнулась она, вспомнив, как они с Лилей заглядывали на каждый свежий холм, — более идиотской мысли и придумать нельзя! А что, если набраться наглости и спросить у Власова? Какой, мол, номер участка? И что дальше?
А дальше ничего хорошего, — невесело подумала Женя. — Они меня высчитают в одну секунду. Поймут, что я их заподозрила. Конечно, эту комбинацию с табличкой можно провернуть еще раз, но не думаю, что они будут это делать. Им нужно это было только один раз.
Значит, не подразумевается по их сценарию, чтобы Лиля ходила на кладбище оплакивать дорогую ее сердцу потерю! Чего они хотят от нее? — с ужасом подумала Женя.
Так, вернемся снова к факту похорон. Это ведь была инициатива самого Власова! Это он позвонил и сказал, когда прийти. Зачем? Зачем нужно было вызывать эту женщину? Зачем нужно было организовывать ее встречу со мной именно на кладбище? Зачем вообще нужна была эта встреча?»
Одни вопросы. Женя терялась в догадках от такой нелогичности, от какой-то даже бессмыслицы! Такая сложная комбинация, но зачем?
«Нет, они не дураки, — подумала Женя. — Смысл во всем этом есть, просто я его не вижу, потому что у меня мозги другие. Значит, надо подумать как-то иначе. Что меняла та информация, которую я получила от Анны Максимовны? Ее рассказ утвердил меня в мысли, что Андрей не был подлецом, он был тоже жертвой. Они, так настойчиво организовав встречу с матерью Андрея, были уверены, что ничего из того, что помешает их сценарию, она не скажет. Значит, они хорошо знали биографию Андрея. Но им зачем-то нужно было, чтобы была иллюзия похорон и была мать Андрея!»
Женя, как всегда, поняла все сразу и мгновенно: ловушка готовилась не для нее! Позвонив ей, Власов точно знал, что Женя сообщит об этом Лиле! Все было задумано очень тонко! И если бы Лиля все же сделала безрассудный шаг и пошла на кладбище, можно было бы только гадать, какой еще трагедией это бы закончилось! Важны были сам факт звонка и достоверность ситуации! Заботливость Власова и муки Лили, которая всем своим существом была в это утро незримо там, где, как ей сказали, будут хоронить ее любовь! Она хотела, но не могла пойти проводить своего любимого в последний путь! Они мучили ее!
Женя, извинившись, вышла в коридор. Она не в силах была сохранять спокойствие. Все в ней кипело от возмущения! «Изверги! Лилька, куда ты попала!» Немного успокоившись, Женя снова спросила себя: «А не плод ли это моего разыгравшегося воображения? Разве не могла Лиля заниматься чистым сексом, пока муж все время был на работе? Ну, убили и убили, неприятно, конечно, но не смертельно — заведет нового любовника! И тогда все эти изыски с переодеваниями в милицейскую форму и иллюзией похорон просто повисают в воздухе!
Но ведь не повисли, — грустно констатировала Женя. — Все их замыслы попали в десятку: Лиля так изменилась, что стала похожа на привидение, прозрачное и холодное. Они просто лишили ее жизни, почти убив душу».
Женя смотрела в окно и видела голубое небо за крышами соседних домов, детей, играющих в детском садике. В трогательных панамках, с ведерками и совочками, они были похожи на маленьких крепеньких боровичков и вызывали улыбку и умиление. Окно в коридоре поликлиники было распахнуто, и воробей, нисколько не боясь, уселся, чирикая, на подоконнике рядом с Женей. Она, глубоко вздохнув, закрыла глаза.
«Может быть, я что-то придумала, что-то не поняла во всей этой истории? Все так сложно быть не может!»
Женя открыла глаза. Из окна ей было видно, как в поликлинику направляется молодой симпатичный парень, весь седой и на костылях. Она его узнала. Это был бывший афганец. У него были милая улыбка, добрые глаза, но не было ног, потому что их оторвало снарядом на той войне. У него был заботливый отец и еще «Жигули», которые выделило ему государство вместо ног. Он стеснялся приступов головных болей, которые следовали за ним неотлучно после контузии, и своих обрубков и не хотел обременять этим никого. У него не было личной жизни: он поставил на ней крест. Он был очень обаятельным и скромным, этот парень, прошедший Афганистан. И он не знал, за что он расплатился своими ногами и головой. Он ни у кого не спрашивал об этом и ни на что не жаловался, просто кивал согласно головой, смущенно улыбаясь при этом, в ответ на вопрос: «Часто ли у вас бывают приступы головных болей?» Часто. Он не морщился от боли, когда ходил на протезах, и только капельки пота на лбу и синева под глазами не давали обмануться, глядя на него: он очень страдает.
«Зло есть, — вздохнула Женя, провожая глазами этого парня. — И поражает оно почему-то людей добрых».
Она отвернулась от окна. Она была уверена, что ни в чем не ошибается. Власов не мог быть режиссером. Он был человеком, скорее, бесцветным, вялым, в нем не чувствовалось ни силы, ни эмоций.
«Но может быть, он гениальный актер?» — не сдавалась Женя, выискивая в личности Власова хоть что-то, что хотя бы на мгновение высветило его как азартного, циничного и беспощадного игрока. Ведь только таким мог быть тот, кто с чудовищным хладнокровием замыслил и воплотил изощренную трагедию не на сцене, а в жизни. Он должен был быть тонким знатоком человеческих душ, ибо каждый его ход сопровождается все новыми и новыми страданиями. Он точно знает, чего хочет и как это сделать. Питать такой грандиозный замысел должна была не только месть.
От омерзения Женя передернула плечами. Власов на такую роль явно не тянул: в его глазах постоянно была скука. Он мог укусить, и укусить больно, но все же не смертельно.
Женя вспомнила его раздражение ее непонятливостью на кладбище, но оно было так очевидно, а потому беспомощно, что вызвало у Жени только недоумение. Власов был слабым, а может быть, и сломленным человеком. Продажной шкурой, «шестеркой» на главных ролях.
За всей же этой историей чувствовалась рука осторожного, сильного и опытного врага. Врага. И это не Власов. Это Красовский. Привыкший, как паук в паутине, ждать свои жертвы в казино, оставаясь при этом в тени. Опутывая их намертво азартом страстей, опустошая их кошельки и души. Это почерк. И он узнается без труда, и по нему одному уже можно рисовать портрет. Чего стоит одна только привычка уползать от света и прятаться. За забором с колючей проволокой и охраной, за приказами, которых никто ослушаться не может, за приятными манерами и ложью на каждом шагу. Жене показалось, что с этой минуты она начала чувствовать Красовского, как собака, берущая след на охоте. Она никогда не видела его, но теперь узнала бы сразу!
Женя посмотрела на часы. Прием заканчивался, и нужно было решить, что ей делать дальше. Сдаваться она не собиралась. Именно сейчас, как никогда раньше, она поняла, что идет охота на Лилю. Лилиным злейшим врагом является тот человек, которого она считает своим благодетелем и защитником.