Истину не так-то легко подчинить бумаге. В ванне истории истину труднее удержать, чем мыло, и гораздо сложнее найти…
– Так что же случилось? – спросила Канина.
– Неважно, – мрачно ответил Ринсвинд. – Все вот-вот начнется заново. Я это чувствую. У меня инстинкт. В этот мир поступает слишком много магии. Разразится ужасная война. И Диск слишком стар, чтобы еще раз пережить ее. Он чересчур изношен. На нас надвигаются гибель, темнота и разрушение. Близится Абокралипсис.
– По земле шествует Смерть, – услужливо подсказал Найджел.
– Что? – рявкнул Ринсвинд, приходя в ярость от того, что его перебили.
– Я говорю, по земле шествует Смерть, – повторил Найджел.
– Если по Земле, то я не против, – кивнул Ринсвинд. – Не знаю я этой «Земли». Но мне не хотелось, чтобы Смерть шествовал по Диску.
– Это только метафора, – попыталась успокоить его Канина.
– Много ты знаешь. Я с ним встречался.
– И какой он? – полюбопытствовал Найджел.
– Ну, если можно так выразиться…
– Да?
– В услугах парикмахера он точно не нуждается.
Солнце стало подвешенной к небу паяльной лампой, и единственное различие между песком и раскаленными докрасна углями заключалось в их цвете.
Сундук брел по обжигающим барханам куда глаза глядят. На его крышке виднелись несколько быстро сохнущих пятен желтой слизи.
С каменного столба, формой и температурой напоминающего огнеупорный кирпич, за небольшим одиноким прямоугольным предметом наблюдала химера [18] . Химеры – крайне редкие животные, и данная их представительница собиралась сейчас сделать шаг, который отнюдь не исправит положение вещей. Она тщательно выбрала момент, оттолкнулась когтистыми лапами от столба, сложила кожистые крылья и камнем упала на свою жертву.
Тактика химеры была следующей: зависнуть в воздухе над добычей, слегка опалить огненным дыханием, а потом накинуться и разодрать ее зубами. Химере удалась огненная часть плана, но в тот момент, когда, согласно ее опыту, перед ней должна была предстать потрясенная и пораженная ужасом жертва, химера очутилась на песке прямо перед опаленным и разъяренным Сундуком.
Единственное, что может воспламеняться в Сундуке, – это его гнев. Уже несколько часов его донимала головная боль, а весь мир, как ему казалось, пытался на него напасть. Все, хватит…
Потоптавшись на злосчастной химере, пока она не превратилась в маслянистую лужицу на песке, он на мгновение остановился и, по всей видимости, задумался над своим будущим. Он начинал понимать, что не принадлежать никому – это гораздо неприятнее, чем он раньше считал. Его преследовали смутные, греющие душу воспоминания о службе и о шкафе, который он мог назвать своим.
Сундук очень медленно повернулся вокруг своей оси, то и дело замирая и открывая крышку. Будь у него нос, мы бы сказали, что он принюхивается. Наконец он принял какое-то решение – если у него было чем принимать решение.
Итак, шляпа и тот, на ком она была надета, целеустремленно шагали по груде мусора (бывший легендарный дворец Рокси) к подножию чудовской башни. Насильно удерживаемая свита тащилась следом.
У основания башни виднелись двери. В отличие от дверей Незримого Университета, которые обычно были подперты чем-нибудь и оставались широко раскрытыми, эти двери были заперты. И вроде бы светились.
«Я оказала вам троим большую честь тем, что взяла вас сюда, – проговорила шляпа вялым ртом Абрима. – Все, волшебники перестают убегать, – Абрим бросил на Ринсвинда испепеляющий взгляд, – и начинают сопротивляться. Вы будете помнить сегодняшний день до конца ваших жизней».
– То есть до самого обеда? – слабо переспросил Ринсвинд.
«Смотрите внимательно», – приказал Абрим и вытянул руки.
– Как только представится шанс, – шепнул Ринсвинд Найджелу, – мы побежим, понял?
– Куда?
– Не куда, а от чего, – поправил его Ринсвинд. – Главное слово – «от».
– Я не доверяю этому человеку, – заметил Найджел. – Я пытаюсь не судить о нем по первому впечатлению, но мне определенно кажется, что он задумал что-то недоброе.
– Он приказал бросить тебя в змеиную яму!
– Да, тогда я намека не понял.
Визирь начал что-то бормотать. Даже Ринсвинд, среди немногочисленных способностей которого выделялась способность к языкам, не смог понять эту речь, но, судя по всему, она была изобретена специально для бормотания. Слова извивались на уровне щиколоток – темные, багровые и беспощадные. Они клубились в воздухе замысловатыми спиралями и медленно подплывали к дверям башни.
Там, где они касались белого мрамора, тот чернел и крошился.
Из облака падающей на землю мраморной пыли вышел какой-то волшебник и оглядел Абрима сверху донизу.
Ринсвинд привык к манере волшебников одеваться, но этот представитель магии производил поистине внушительное впечатление. Его мантия имела такую толстую подкладку, такое количество прорезей и столько подпорок в виде разнообразных фантазийных складок, что ее, должно быть, проектировал архитектор. Гармонирующая с ней шляпа походила на свадебный пирог, столкнувшийся с рождественской елкой.
Само лицо, выглядывающее из небольшого просвета между вычурным воротником и зубчатым краем шляпы, вызывало некоторое разочарование. Некогда в прошлом оно решило, что его внешний вид улучшат жиденькие, торчащие в разные стороны усы. Оно ошибалось.
– Черт возьми, это же была наша дверь, – заявило лицо. – Вы сильно пожалеете!
Абрим сложил руки на груди.
Это, похоже, привело волшебника в ярость. Он резко выбросил руки вверх, выпутал пальцы из кружевных манжет и послал через пространство, отделяющее его от визиря, свистящую струю пламени.
Пламя ударило Абрима в грудь и, отскочив, рассыпалось ослепительными брызгами, но когда перед глазами Ринсвинда перестали плавать голубые пятна, он увидел, что Абрим остался цел и невредим.
Его противник лихорадочно потушил последний из очагов пламени на своей одежде и поднял глаза, в которых читалась жажда убийства.
– Да, ты не понял, – просипел он. – Сейчас ты имеешь дело с чудовством. Ты не можешь бороться с чудовством.
«Зато я могу его использовать», – возразил Абрим.
Волшебник зарычал и запустил в противника огненный шар, который, не причинив никому вреда, взорвался в нескольких дюймах от жуткой улыбки Абрима.