В одной руке она держала сигарету, в другой – бокал с вином. Она бы испугалась, если бы ждала Кознова. А так она посмотрела на него как на пустое место. Амина буквально обжала сигарету полными накрашенными губами, затянулась и, выпустив дым в потолок, глотнула вина. Вот чем-то Кознову она напомнила Михаила Чащина. Особенно в те минуты, когда майор, вернувшись из командировки в Узбекистан, сидел напротив, раскуривал сигару и как будто ждал, когда гость предложит ему выпить.
Кознов только сейчас заметил, что длинные волосы Амины не были расчесаны. Она как будто только что проснулась после попойки, во время которой ее трахали при ярком-ярком освещении, снимали на видео, и все участники этой оргии могли в режиме реального времени наблюдать себя на плазменной панели.
В груди убийцы не шевельнулось ни одно чувство, которое бы хоть краем заставило его ненавидеть эту молодую женщину. Он бы посчитал за труд плюнуть в нее. Однако ему доставило удовольствие то обстоятельство, что Амина с ее порочными чертами – дочь Султана Узбека.
Была ли она пьяна? Может быть, чуть-чуть. Не сильно, потому что начала соображать, кто перед ней. А Кознов мог наблюдать, как меняется цвет и выражение ее глаз, растягиваются в предсмертной маске ее чувственные губы, называя его кличку («Эстебан»), как подкашиваются ее ноги, а потом несут в спальню.
Она сделал один быстрый, оттого неверный шаг, едва не подвернула ногу на ровном месте. Сигарета полетела в одну сторону, стакан в другую. Она сумела захлопнуть дверь, но Кознов походя выбил ее ногой.
Амина упала на кровать, стала нелепо загребать ногами, комкая простыню и сдвигая на край атласное одеяло, пододвигаясь к стене и уползая от убийцы. Он дал ей возможность почувствовать спиной спинку кровати, этот последний в ее жизни барьер, и, вытащив пистолет и прицелившись, выстрелил ей в сердце. И еще – на этот раз в голову. Попал точно в середину лба, как будто он загодя разлиновал его.
Заслышав шум в прихожей, Кознов тем не менее не торопился. Тот, кто вошел через дверь, торопиться тоже не станет. Ему предстояло отмерить два десятка шагов по залу, чтобы приблизиться к этой смежной комнате. А может, он сунется сначала в другую, поскольку планировка дома – распространенная распашонка, это не считая гостиной.
Кознов приоткрыл дверь шкафа и спрятался за шторой. Свет падал на нее, и его не было видно.
Алимджан вошел в помещение, разворачиваясь и приседая; как минимум трижды он фиксировал ствол пистолета – на окне, шкафу, комоде. И снова на шкафу. Он подошел к нему и резко распахнул дверцу. Свободной рукой сдвинул в сторону платья на плечиках. И только проверив шкаф, подошел к дочери своего хозяина. На груди Амины расползалось пятно крови, в голове зияло пулевое отверстие, тем не менее, Алимджан приложил пальцы к ее шее. Проверяя пульс на сонной артерии, он продолжал осматривать комнату. Взгляд его остановился на шторе, за которой прятался Кознов, и он заметил легкое движение на ткани – может быть, от дыхания, которое Кознов, в общем-то, не скрывал. Он дышал ровно, как во сне, полностью контролируя ситуацию и держа в руках жизнь этого болвана. Алимджан вскинул пистолет, но на спусковой крючок нажать не успел. Кознов опередил его на одно мгновенье: выстрелил, держа пистолет у бедра. Пуля попала Алимджану в грудь, и он, резко опустив вооруженную руку, оперся на нее. Кознов сделал длинный и быстрый шаг вперед, срывая штору и появляясь перед Алимджаном. Тот второй рукой отгородился от него, как будто увидел привидение. Кознов подошел к нему вплотную и пресек его попытку поднять с пола пистолет. Перенес вес тела на ногу, которой наступил ему на кисть, и, склонив голову набок, внимательно вгляделся в его посеревшее лицо. Он поймал тот взгляд, который иногда был для него важен, а по какой причине – объяснить не мог. Он выстрелил в Алимджана в упор. Между дульным срезом и его головой оставалось не больше сантиметра, и Кознову показалось, что отдача была сильнее, чем обычно. Дергаясь в агонии и валясь на пол, Алимджан обхватил его за ногу. Кознов перешагнул через него, разворачиваясь на круг и тем самым освобождаясь от хватки.
В его планы входило оставить хотя бы спальню Амины нетронутой. Поэтому он установил взрывное устройство в прихожей. Магазин его пистолета опустел наполовину, и он сменил обойму. Передернув затвор и выбрасывая «старый» патрон, заслал в патронник новый. Это тоже была привычка. Он словно проверял работоспособность магазина. Полупустой магазин, упав к его ногам, так и остался на полу.
Но где же Джавид, этот «долгоживущий»? Он был личным телохранителем Амины, и сведения Кознова были верны. Он не ошибся, когда предположил, что Джавид натурально струсил.
Кознов снял трубку телефона, набрал номер Султана и, дождавшись ответа, спросил:
– Ты дома?
– Что? Кто это?
– Жаль, что тебя нет дома... у Амины. Если ты не убьешь меня в этот раз, то кого и кому представишь вместо меня?
Кознов повесил трубку.
* * *
...Мина под лестницей походила на разорвавшуюся шаровую молнию. Только цвета ее не были такими ослепительными. Огненный шар был ярко-красным в центре и желтым, переходящим в белый, на периферии. Этот момент был краток, и он как бы отпечатывался на радужной оболочке, и просматривать его можно было, смыкая и размыкая веки. Треск от взрыва был такой, как будто сильным порывом ветра сломались полтора десятка вековых деревьев. Одни куски лестницы пробили потолок, а другие застряли в нем громадными занозами. Осыпались осколки стекла, а стеклянная пыль еще витала в воздухе. Она не прорвалась наружу сквозь бреши в окнах и потолке, как будто сработали две мины направленного действия – внутри здания и снаружи. Пару машин тоже будто расперло изнутри. Боковые и задние стекла осыпались, лобовые пошли трещинами. Прошлогодние листья закружило в смерче.
Марковцев, упавший ногами к взрыву и прикрывший голову руками, первым пришел в себя. Но подниматься не спешил. Тряхнув головой, как будто выгоняя из ушей гул и противный писк одновременно, он взвел курок пистолета, на ощупь, словно ослеп, провел рукой перед собой и справа, пока не наткнулся на лежащего рядом Узбека. Тот дернулся, подавая признаки жизни. В голове Сергея пронеслось: «Лучше бы ты умер». Он четко представлял, что ждет Узбека внутри полуразрушенного здания. Нетронутой (как будто перед взрывной волной встал волнолом) осталась так называемая женская половина дома, вход в которую был запрещен даже Джавиду. Эта уцелевшая половина – подарок Кознова Султану Узбеку, был уверен Сергей. Впервые не за много лет, а за несколько дней и часов он реально ощутил присутствие своего друга, и ознаменовалось оно огненной стеной, как предупреждение. И если бы Марк пошел в мыслях дальше, то увидел бы предупреждение не Узбеку, а себе лично: «Стой, Сергей! Уйди с дороги. Это не твое дело». Послание из прошлого. И оно вызвало на губах Марка улыбку. Вот только сейчас, когда на небеса возносилась душа Амины, а сердце ее отца разрывалось от горя, он натурально уверовал в воскрешение. Валерка Кознов, которого он хоронил дважды, был жив.
Узбек морщился и кричал от боли. Как сумасшедший, он стучал себя по голове, как будто только что вынырнул из глубины и выбивал таким способом воду. Он делал себе больно, чтобы притупить другую боль, зародившуюся в груди, но точно знал, что все попытки его будут тщетными. Он сходил с ума и больше всего на свете хотел дотянуться хотя бы одной рукой до Кознова и уже потом коснуться губами лба своей дочери. Это был зверь, которому пересадили человеческие мозги.