– Почему инструкции на русском языке?

– Оборудование российского производства, – просто объяснил Романов.

– Это оборудование уже нельзя назвать специальным. Оно, можно сказать, широкого применения. Его нужно модернизировать?

Романов покачал головой, сел на капот старенького "Рено", еще раз огляделся в гараже и пришел к выводу, что крыша и капот этого разухабистого "Рено" – площадки для местных стриптизерш, фанатеющих от натруженных рук и изголодавшихся ртов специалистов по установке хрюкалок, квакалок, мигалок. Пять или шесть стульев, объединенных металлическим швеллером, – либо ряд в партере, либо стулья напротив барной стойки. Цветомузыку тщетно пытались спрятать за шторой, и уже совсем не замаскирован приличный музыкальный центр, "вытягивающий" ватт на сто пятьдесят.

Токарь перехватил взгляд гостя и равнодушно пожал плечами: да, ты прав, ты все увидел, разгадал, а что дальше? Хмыкнул:

– Я тут дольше десяти вечера не задерживаюсь. Я не старый, просто это не мое. Мне хреново не от водки и ершей, которые тут называют коктейлями. Меня мутит от музыки. По молодости лет я мечтал о музыкальной колонке с огромными динамиками, о басовом монстре. Сейчас в музыке басов не осталось. Есть сабфувер – этакая силиконовая титька. Где там чистый бас? Так, стонущие буфера. Порой мне хочется просто набухаться – без музыки, вдвоем, втроем, молча, вполголоса помурлыкать про музыканта и его сюртук. Я могу выжрать втрое больше, чем раньше, но разве это бухалово? Сгинуло не поколение, сгинул настрой. Сгинула обстановка, боязнь какого-то таинства. Исчез запах подвалов, подъездов, чердаков, где тискали и уламывали телок, изобретали запрещенное. Сейчас запрещенное никто не запрещает. Нет, я не старый, не брюзга. Даже когда я пьяный, я отвечу "нет" на предложение потрахать телку у ее же отполированного шеста. Я что-то в памяти хочу оставить. А так я не запомню ее лица, лишь блеск ее шеста, словно я держался за такую же, как шест, блестящую спинку своей кровати и онанировал. Так зачем ты пришел?

Романов с минуту впитывал в себя полуденный бред абсолютно трезвого человека. Ему показалось, Левкоев настолько устал, что ему пенициллинового пузырька водки хватило бы за глаза, чтобы упиться. А похмеляться будет литром. Сухой, чуть лысоватый, небритый, с вечно грустным и в то же время безразличным, наплевательским на всех и каждого взглядом.

Токарь открыл бутылку, отпил из горлышка.

– Так что там с твоей треногой? Ходули для малыша состряпать хочешь?

– Это система слежения, – терпеливо втолковывал Костя, зная, что дурачества Токаря вскоре иссякнут, и он к ним больше не вернется. Он не с клиентом, он со своей памятью ругался и спорил.

– Система слежения на куриных ножках, я понял. – Токарь глотнул еще водки и постарался взять себя в руки. – Короче, идея есть? Излагай, чего ты хочешь.

С Левкоевым не трудно было разговаривать. Скорее – забавно. Про него нельзя было сказать, что он отнимает время. Но и время с ним терять не хотелось.

Токарь слушал Романова внимательно. В середине рассказа смахнул с магнитной доски шашки и нарисовал мелом несколько кривых линий.

– Этого ты хочешь? – спросил он.

Романов рассмеялся.

Токарь не разделил его настроения.

– Смотри, что ты хочешь и что имеешь. У тебя есть изделие номер один, и ты хочешь, чтобы оно заглушило изделие номер два, то есть аналог. Почему? Чтобы неисправности искали в аналоге, потому что его частоты и параметры точно совпадают с частотами и параметрами аналога. То есть в случае сбоя системы неисправность будут искать в ней, в системе, на месте, но не на стороне, в глушителе. Умно, ничего не скажешь. Слушай меня, Костя. Мы с тобой в концертном зале, вдвоем. Певец поет так сильно, насколько он способен. Если к нам подсядут еще несколько человек, они же своими ушами не украдут громкость и частоты певца. Твоя идея в том, чтобы один из нас слышал его лучше, но другой об этом не догадывался.

– Да.

– Пожалуй, я возьмусь за эту работу. Мне понадобится предусилители, чтобы добрать мощность, выжать яркость из твоих датчиков. Ты задумал сконструировать новую, мощную машину. Приходи через пару-тройку дней. Кое на что посмотришь, о деньгах поговорим.

На выходе из ангара Румын едва не ослеп. За огнеупорной ширмой шли, по-видимому, сварочные работы. Из-за неплотно запахнутого брезента вырывались пучки ослепительно белого света.

– Парни трубы для каркаса крутого внедорожника варят, – объяснил мастер. Он остановился возле металлического верстака и положил на поверхность два отрезка трубы, оставив между ними зазор. – Эти детали предварительно нагреваются до пятисот или даже семисот градусов, потом зазор заполняется металлическим расплавом, полученным при сгорании термита. Знаешь, что такое термит?

Романов едва не присвистнул: как подрывник, он знал, что такое термит.

– Вижу, в сварке ты ни бум-бум, – заметил Левкоев. – Будь здоров, Костя.

2

Романов не знал, как объяснить свое состояние. Он припомнил то, что должно было его насторожить сразу. Номер абонента – 200. Не имя абонента, а именно номер.

Гриневич:

"...на мой сотовый приходит сообщение: "Посмотрел? Узнал? Трупы своих недоумков найдешь там-то". Номер абонента – 200".

Почему Курбатов или кто-то из его людей позвонил с мобильника Вихляева? Ответ очевиден: дополнительное доказательство того, что владелец телефона мертв, на кнопки жала чужая рука. Но ведь телефон Вихляя к тому времени давно разряжен. Он годился для специальных звонков. Романов с его помощью вычислил номер Реми Миро, ввел его в ступор сотовым близнецом, сыграл как фактор неожиданности. И его зарядка иссякла.

Сколько длилась операция на вилле Курбатова? Уж точно не минуты. Часы. Группу взяли. Месседж о провале группы, об убийстве и месте захоронения пришел также через несколько часов. Кто-то зарядил телефон Вихляя и послал сообщение. Чтобы не светить свой в случае перехвата?

Костя вставил зарядник в прикуриватель, подсоединил "Сименс" и, едва поиск связи был завершен, приготовился использовать "лжеца" в последний раз в жизни. "Своим номером" стал номер Курбатова, последний в "Списке Гриневича"...

И Костя услышал голос Вихляя, отвечающего своему новому шефу:

– Да, Михаил Георгиевич.

Романов проглотил ком, подступивший к горлу, поскольку в тот момент представлял не Вихляя; он не думал о его предательстве, он видел беспощадную картину расстрела братьев Паниных.

– Ты ошибся, Вихляй, – прохрипел Костя. – Ты здорово прокололся. Ты лишь на пару минут зарядил своего "лжеца" и послал одно сообщение. Тебе в голову взбрела непростительная для такого, как ты, профессионала идея: передать еще и код погибших: "Груз-200". Ты прокололся еще и на "дохлой" батарейке.

И только сейчас он услышал свою кличку в трубке: