Тэху держал свою пику за концы двумя руками горизонтально над землей, и первый же простолюдин, выскочивший было на дорогу перед кортежем, отлетел обратно в толпу, утирая кровь: пика поднялась и молниеносно вернула нарушителя на место. Шествие продолжалось – никто, казалось, ничего не заметил. Недопустимо было привлекать божественное внимание к инциденту. И Тэху, стараясь не отвлекаться – ни на бьющиеся на ветру разноцветные знамена, ни на плывущие в полуденном мареве высокие древки праздничных золоченых штандартов, ни на ревущие во всю мощь трубы и торжественные удары тамбуринов, – продолжал внимательно следить за толпой.
Он лишь на миг оглянулся, чтобы соразмерить свой шаг с движением кортежа. И именно в этот момент его глаза на мгновение встретились с глазами старого жреца, следовавшего за царской колесницей. Короткий, как вспышка молнии, взгляд жреца пронзил насквозь душу Тэху, будто заглядывал в самые ее глубины, выведывая все его тайны, сомнения, желания, мысли! И Тэху хорошо запомнил эти серые, как непогожее осеннее небо, глаза. Жрец перевел взгляд (офицер проследил за ним) и так же коротко прошелся глазами по «нарушителю», которому так досталось от телохранителя фараона. Тэху показалось, что жрец оделил пострадавшего чем-то особым – сочувствием ли, поддержкой ли. Больше Тэху не отвлекался. Но не забыл ни происшедшего, ни этого жреца, ни его пронзительного взгляда, брошенного на офицера охраны и его «жертву». После завершения всех церемоний он решил узнать об этом жреце побольше, для чего и приходил несколько раз в храм бога Амона.
Праздник продолжался много дней. Огромное количество паломников, прибывавших по широко разлившемуся Нилу, смешалось с толпами горожан, и теперь вся эта масса народа сновала туда-сюда, кричала и пела; и все это – под нескончаемые звуки праздничной музыки. Торговцы громко предлагали всем свои товары – фрукты, хлеб, пиво, жареную дичь, дешевые безделушки; тут же крутились воришки, проститутки, зазывалы из трактиров – и вся эта безумная смесь народа приводила Тэху в исступление от невозможности добраться до цели. Надо было ждать. И чтобы не терять времени впустую, Тэху занялся выведыванием информации. Он узнал достаточно для начала. Осталось дождаться окончания праздника.
* * *
И вот он сидит на холме и ждет сам не зная чего. Им вдруг овладела робость. Приближался час, когда Ра-Хотеп, закончив все свои действа в святилище, должен был проследовать через внутренний двор храма к хозяйственным постройкам, потом – отправиться домой. В этот час (Тэху проверял несколько дней – каждый раз жрец был абсолютно точен во времени) можно было перехватить его во дворе.
Пора. Тэху нашарил в траве скарабея и зажал его в кулаке на удачу: «О, Хепри, помоги мне!» Ладони от волнения вспотели и колени отчетливо дрогнули, когда офицер приблизился к кованым воротам храма. Массивные ворота были по случаю праздника широко распахнуты, но толкотни и давки уже давно не было. Еще чуть-чуть – и двор обезлюдеет. Тэху, трепеща, стал было прохаживаться вдоль изысканно расписанных колонн и статуй, но подумал – и остановился, выбрав наиболее стратегически выгодную позицию у стены… Время шло.
Из темного проема, ведущего во внутренние залы и святилище (куда был закрыт доступ простым смертным), показался жрец; и Тэху, забыв о приличествующей моменту сдержанности, бросился ему наперерез:
– Господин!
Жрец остановился, и Тэху показалось, что остановился весь мир вокруг. Стало до ужаса тихо, и он слышал лишь отзвук собственного голоса и стук сердца. Сдерживая дрожь, продолжил:
– Да простит мне господин мою дерзость и да позволит обратиться к нему с просьбой!
Жрец молчал, его длинные белоснежные одежды трепетали на ветру, а он не делал ни единого движения и, не поворачивая бритой головы, вроде бы слушал молодого офицера. Тэху воодушевился:
– Я слышал, господин, что вы жрец-учитель. Вы изучаете священные тексты, а благосклонность богов и ваша мудрость позволяют вам толковать их простым смертным.
В ответ – молчание и хмурый (Тэху заметно снизил его настроение своим появлением), но внимательный взгляд.
– Не согласился бы господин… – Тэху запнулся, – не был бы господин столь добр, да простит он мне мою назойливость, уделить мне немного своего драгоценного внимания: я хотел бы послушать его мудрые речи.
Взгляд жреца, оставаясь бесстрастным, перенесся с Тэху куда-то вдаль, замер. Тяжелые веки опустились, прикрыв усталые глаза, – Ра-Хотеп, не удостоив офицера ответа, не слушая его дополнительных попыток объяснить свое появление в храме, ни одним жестом не дав понять, уловил ли он суть просьбы Тэху, молча удалился.
Тэху остался стоять посреди двора в полном одиночестве и тишине. Лишь ветер вяло шевелил полотнища знамен, да две сойки равнодушно пересвистывались меж колонн…
* * *
Ох, и набрались они с Джети этой ночью! Сначала Джети обрадовался приглашению на пирушку и непривычной веселости друга. Да только быстро сообразил, что с тем что-то неладно: воодушевление Тэху было какого-то нервного и недоброго свойства. Хозяин заведения все подносил им, а Тэху, обычно умеренный в выпивке, на этот раз не пропустил ни одной кружки, потом громко пел и стучал кружкой по столу, издавая боевые крики. Джети попытался было унять друга, увести, мотивируя завтрашним дежурством, строгостью Нэхеба и возможными неприятностями. Но Тэху лишь бросил на него темный взгляд исподлобья и не двинулся с места. Молоденькая танцовщица – уличная девка – пыталась усесться к нему на колени, забрасывая тонкую в браслетах руку ему на шею, но он все отпихивал ее, распевая военные гимны. А когда она стала особенно назойливой и уже пыталась поцеловать его, со злостью отбросил ее, так что она отлетела в угол, зацепив рукой полку с посудой. Грохот мисок и ругань хозяина немного привели его в чувство, Тэху оглянулся на девицу:
– Чего тебе надо?!
Она быстро смахнула появившуюся было слезу и, профессионально улыбаясь, приблизилась. Он оглядел ее.
– Сколько ты хочешь за ночь?
Она назвала сумму, раза в три превышающую разумную. Но Тэху было наплевать. И он пошел с ней.
* * *
Наутро, к своему удивлению, он обнаружил, что не забыл ничего из того, что касалось вчерашнего события, как бы он ни старался выбросить все из головы. И, заступая в караул, пытался осмыслить происшедшее. Джети тактично помалкивал, но нет-нет да и бросал на друга вопросительный взгляд. Тэху решил никому ничего не рассказывать.
Поначалу, еще во дворе храма Амона, он впал в ярость. Не имея возможности иначе излить все свои чувства, напился. Нет, он готов был к отказу. К отказу, но не к презрению! Пусть даже последовало бы наказание за дерзость самой просьбы, но не презрение! Через него перешагнули, как через плешивую бродячую собаку, не достойную ни взгляда, ни слова! Обида бушевала в его душе, и время от времени Тэху ударял пикой в пол, сжимая зубы и закрывая глаза.
Время помогло взять себя в руки и укротить гнев. «Так, – размышлял Тэху через несколько дней, – попробуем взглянуть на дело с другой стороны: жрец не отказал мне впрямую. Он не захотел говорить со мной? Может быть, я выбрал неподходящее время или сделал что-то не так?»