– Утром, в девять, – ответил охранник, одетый в камуфляж.

– Я отвезу вас в аэропорт, – сказал Шульгин, мельком глянув на второго охранника, появившегося с автоматом наперевес. – Садитесь в машину.

Они беспрекословно выполнили приказ, заняв места на заднем диване. Один из них робко приветствовал человека, сидящего на переднем сиденье пассажира. Игорь Куницын нехотя отозвался, глядя прямо перед собой:

– Привет.

Он ворчал всю дорогу, нервируя Шульгина: «Давно уже не мальчики, блин, а дела получаем дурацкие. Почему бы эту работу не доверить каким-нибудь придуркам?» – «Например, твоим дуболомам?» Предстоящая акция не могла привести в восторг и Шульгина, однако он не роптал, а вслух планировал операцию: «Нам нужно пять-шесть пластиковых бутылок. Наполним их бензином, положим в сумку...»

Шульгин первым шагнул за ворота и направился к складу. Он был не меньше семидесяти метров в длину, разделен перегородкой типа «сэндвич», также оборудованной дверью, на две неравные части. Сорвав пломбу, Шульц вынул из кармана связку ключей, открыл замок, толкнул дверь, вмонтированную в ворота, и вошел внутрь.

Первое, что бросалось в глаза на этой половине склада, – новые иномарки. А среди них выделялась пара «Мерседесов» G-400 с турбонаддувными дизелями и обновленными кузовами. Копию такого представительского внедорожника Шульгин конфисковал на Московском таможенном терминале еще в 2000 году и с тех пор машину не менял.

Он дотянулся до верхней задвижки ворот, открыл ее, потом нижнюю. Не без труда отворил тяжелую створку и дал знак Зубочистке, сидящему за рулем мини-вэна, заехать внутрь. Когда Мерзликин загнал машину на склад, Шульгин отдал ему распоряжение:

– Найди место для нашего ветерана и закрой за мной склад и ворота. На часы поставь двух человек. И вот еще что, – после короткой паузы дополнил он. – Разогрей для меня командира. Мы вернемся через час или полтора.

Зубочистка пару раз был в этом пакгаузе и хорошо помнил, что вторая, меньшая часть привлекала его больше, чем первая: «лакированная», пропахшая бензином и резиной, больше походившая на гараж. И он, открыв дверь, кивком головы указал Инсарову направление.

– Может, ты снимешь с меня наручники?

– Конечно, – отозвался Зубочистка. Он подтолкнул командира к стеллажу, разомкнул кольцо на одной его руке и замкнул на монтажной стойке. Все это время на Инсарова смотрел ствол гуровской винтовки. – Кофе будешь?

– Конечно, – подражая старому товарищу, согласился на предложение Виктор. – Черный. Без сахара.

Мерзликин подошел к соседнему стеллажу, столкнул на пол фанерный ящик и при помощи ножа с широким лезвием открыл крышку. Вынул и подкинул на ладони пачку колумбийского кофе.

– Лучший в мире кофе, между прочим.

Даже Никите Гурову было видно, что Зубочистка не в своей тарелке; а наказ Шульгина – мол, ты разогрей для меня командира – виделся насмешкой.

– Хорошая кормушка, – Инсаров демонстративно повертел головой. – Личная кладовка генерала Тараненко? От немецких машин до колумбийского кофе. С годами генерал стал мелочным.

– Ты же знаешь, как это бывает. – Мерзликин свалил на пол еще один ящик, видно, не тот, поскольку вслед за ним на пол полетел другой. Вскрыв его, он достал электрочайник фирмы «Бош». В дальнем конце склада находился совмещенный санузел. Набрав в чайник воды из-под крана, Зубочистка воткнул вилку в розетку, находящуюся на одном блоке с выключателем, и вернулся к Инсарову. И приступил к разогреву. – Кто твой напарник?

– А, – скривился Инсаров, – один слабак. Сломался. Не хочу говорить о нем. Для меня он умер.

– Для Шульца этого будет маловато.

– А для тебя?

– Для меня в самый раз. Я никогда не выпячивался, ты же знаешь. У каждого из нас за плечами военное училище, образование, – подчеркнул Зубочистка. – Шульц отчего-то посчитал, что окончил академию, и, что самое удивительное, сумел убедить в этом генерала.

– Ты по-прежнему называешь его генералом?

– Ни разу не назвал его по имени-отчеству, – признался Мерзликин. – Разрабатывать операции, руководить ими – не мой удел. Я исполнитель, ты же знаешь...

Он часто повторяется, заметил Инсаров. С умыслом или нет, а скорее по привычке Зубочистка пристегнул его к стойке стеллажа так, что у него начала затекать рука: запястье находилось на уровне головы. О чем он и сказал Зубочистке. Тот бросил под нос: «Это можно устроить» – и подтолкнул к Инсарову ящик с кофе. Когда тот встал на него, подтолкнул ящик ногой ближе к стеллажу. Похоже, и сам остался доволен результатом.

– Ты прямо как на эшафоте. – И пресек попытку Инсарова заговорить: – Лучше молчи, командир. К себе меня ты не расположишь. Ты давно умер, а мне еще жить.

34

Станислав Шестков шестой год жил в доме престарелых на окраине Подольска. Неофициально это заведение называлось «общагой для старых пердунов с неполным содержанием». Пансионат располагался в завидном месте, рядом с Пахрой – притоком реки Москвы.

Подольск был известен прежде всего швейными машинками «Зингер», которые выпускались на бывшем механическом заводе. И сейчас на двести тысяч человек, проживающих в Подольске, предприятий, загрязняющих атмосферу Окско-Москворецкой равнины, хоть отбавляй.

Примерно с таким настроением смотрел из окна своей палаты, рассчитанной на четверых (на самом деле в ней проживало восемь стариков), бывший главврач психлечебницы. Он до сей поры не избавился от подозрительности и в каждом жильце видел психа, даже пытался лечить: вперит свои блеклые глаза в переносицу потенциального психопата и что-то шепчет, вгоняя в гипноз, пока сам не заснет. На днях Шестков справил юбилей – три четверти века.

У него была по-прежнему крепкая память. И если бы у него спросили, помнит ли он генерала Тараненко, он бы вздрогнул и вспомнил.

Шульгин и Куницын приехали в Подольск, расположенный в сорока трех километрах к югу от Москвы, в половине второго ночи. Шульц был молчалив, хотя и тихо радовался тому факту, что от Домодедово до Подольска расстояние составило всего-то двадцать километров, и это не стокилометровый крюк, который пришлось совершить из Королева.

Автоматическая климатическая установка «Мерседеса» позволяла регулировать микроклимат для каждого из передних пассажиров. Шульгин чувствовал себя комфортно при двадцати градусах, тогда как «хладнокровный» Куница парился при двадцати семи.

Шульц остановил машину в пятидесяти метрах от покосившихся ворот пансионата и вскользь заметил:

– Эта общага на берегу реки – лакомый кусок.

Когда Куницын говорил про «дурацкие» дела, он имел в виду грязную работу, которой он и Шульгин, ветераны спецназа и таможенной службы, не касались по меньшей мере лет десять. На то в службе существовали мобильные оперативные группировки и отдельные бойцы, которые вопросов не задавали. Нынешнее дело корнями своими вросло в далекое прошлое. Дело, которое могло выстрелить мощнее любого нового и свалить непоколебимого генерала Тараненко.