Но самым странным противоречием в этом интервью был контраст между тем, что говорилось, и тем, кем говорилось. Не верилось, что эта слаженная, порой грубая, но в основном беспощадная и трезвая речь принадлежит старшему сержанту, 23-летнему парню. Чтобы мыслить и говорить с такой жесткой убежденностью, нужно пройти путь военного как минимум в десять лет. Может, он выступает не от себя, а от группы товарищей, среди которых есть и офицеры? Этот вопрос журналиста остался открытым.
«Был бы жив сосед, что справа, он бы правду вам сказал».
* * *
Три дня спустя
Генерал-майора Николая Мельникова, прилетевшего в Ханкалу, встречал капитан из штаба внутренних войск. А лучше бы никто не встречал, злился генерал. Он был одет в камуфлированную куртку без знаков различия; а спускаясь по трапу, надел солнцезащитные очки. О, это крайне важная деталь, позволившая Николаю Александровичу скрыть свои полыхающие огнем мигалки. От того же капитана, которому также не помешала бы светомаскировка: на его лице, показалось генерал-майору Мельникову, было выписано что-то клиническое, типа язвы открытой формы. Впрочем, Мельников ошибался: в глазах офицера, поднесшего руку к головному убору, не было и намека на иронию.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Капитан Рявкин...
— Здравствуй, — козырнул в ответ Мельников и пожал офицеру руку.
— Как долетели? — справился капитан и указал рукой на «УАЗ», стоявший в пятидесяти метрах от самолета. — Нам сюда.
— Неплохо, — ответил Николай Александрович, на языке которого вертелась распространенная язвительная фраза: «Спасибо, что спросил». Прикурив на холодном ветру и чуть отставая от Рявкина, он проявил нетерпение: — Где этот змей?
Капитан, воспользовавшись тем, что генерал был на шаг позади, пошарил по хмурому небу своими ясными глазами, словно отыскивал на нем воздушного змея — отчего-то китайского производства.
— Дожидается вас в общежитии. Нам разрешили привезти его, до утра он в вашем распоряжении.
— Далеко ехать? — спросил Мельников, занимая место в машине и так же за руку здороваясь с водителем, сержантом внутренних войск.
— Мигом доедем, товарищ генерал! — обнадежил Рявкин.
Мигом... А побыстрее нельзя?
Для беседы генерала с сыном была подготовлена комната в общежитии для приезжих, в основном там останавливались родственники военнослужащих. Генерал прошелся по мрачному коридору со скрипучими половицами, отметил, послушав неспокойный фон голосов, неважную звукоизоляцию, словно общагу строили кагэбэшники. Открытого разговора тут не получится, пришел к выводу Мельников, остановившись перед дверью, на которую ему указал провожатый.
Генерал толкнул скрипучую дверь, оставаясь на месте; желания шагнуть за порог у него не было.
С койки поднялся высокий молодой человек. Красивый, падла, хотя и бритый наголо; стройный, сволочь, хотя и в мешковатом камуфлированном костюме. Перед генералом стоял совсем не тот человек, которого последний раз он видел полтора года назад. Вживую. Повзрослевший, возмужавший, с легким налетом усталости на лице.
— Миротворец... — Генерал, прикуривая очередную сигарету, не сводил глаз с сына; боковым зрением видел застывшего рядом капитана Рявкина. Тот проявлял явное любопытство и не спешил с казенным вопросом: «Разрешите идти?» — Миротворец, — повторил Мельников-старший, насылая в голос иронию и многозначительно выпячивая губу. — Помню, на гражданке тебя прозвали Фролом Кургановым. Там у тебя было два дела: гулять и портить девок.
— Пап, зайди, а? — Старший сержант дал отмашку провожатому, кивнув и скосив глаза в сторону: «Давай, капитан, канай отсюда».
Рявкин, словно генерал спал, тихонько обошел его сзади и исчез из виду.
Мельников так и остался стоять у порога. Вряд ли таким образом он выказывал свое недовольство или пренебрежение, не походило это и на воспитание. С воспитанием генерал, окончивший Саратовское училище внутренних войск, Военно-политическую академию, занимавший должности начальника политотдела полка, бригады и дивизии, а теперь исполняющий обязанности командующего войсками Приволжского округа внутренних войск, участник Первой чеченской кампании, — так вот, с воспитанием он явно опоздал.
Избалованный, со всеми — в том числе и с жизнью — грубо на «ты», генеральский сынок... Что от него осталось? И вообще он ли это? Если снять с него камуфляж и одеть в гражданку, проявятся ли его знакомые черты? Прежнего Игоря Мельникова словно не стало, а вместо него из «ящика» показался совсем другой человек, вовсе не родной сын, но с определением «наш». В ушах Николая Александровича до сей поры стоял испуганный голос жены: «Коля, скорее! НАШЕГО показывают».
«Нашего» показали во всей красе и в полном патриотическом смысле этого слова. «Наш» мочил врагов — скрытно, хладнокровно; «наш» вел к победе свой народ, с каменным лицом сопереживал ему; он то ли просил, то ли требовал дать свободу ему подобным, чтобы они перемололи всех!
Боевик. Не сын, а передача по телевизору походила на крутой боевик, где главную роль супермена играл мордоворот, здорово смахивающий на Игоря Мельникова. Начало крутое, но где пролог? Где вступление, где та российская сказка, в которой обычный дурак превращается, как и положено, либо в тупую смертоносную машину, либо в олигарха? Следовало показать по «ящику» разнузданного героя нашего времени: джинсы — майка — пиво. И его окружение, отличающееся лишь цветом маек и потертостью заморских штанов. На «заднике» хорошо бы показать сутулого генерала — еле-еле его видно — и дать титры: «Сын по стопам отца не пошел». И многообещающее многоточие, стилизованное под прошитую автоматной очередью окровавленную грудь отпетого негодяя. И дабы не искушать зрителя однотипностью подачи информации, запустить голос за кадром — гнусавый такой голос, знакомый многим по переводам американских кинофильмов: «В свои 22 года он, пока еще Фрол Курганов, но еще не Миротворец, неожиданно заявил, что хочет... в армию! Может, он таким образом хотел спастись от многочисленных дружков, которые служили при нем аппаратом машинного доения? Или он убегал от подруг, каждая вторая из которых была уверена, что забеременела от генеральского сынка и непременно в генеральских хоромах? Каждая вторая рассчитывала на продолжительную веселуху, заодно предвкушая растерянную харю будущего папаши. Только наш герой никого веселить не собирался. Он выбрал для себя подразделение с самой строгой дисциплиной, какую только можно себе представить: армейский спецназ. Под „крышу“ отца, то есть спецназ внутренних войск, лезть не захотел из принципа».
— Так и будешь стоять в дверях? — спросил Игорь. И генерал не узнал голос сына. Вообще что он сможет объяснить своим голосом? Ничего. Ему требуется защита, без нее он никто — ни прежний разнузданный генеральский сынок, ни возмужавший, с перекошенной крышей, Миротворец. Для кого-то — наверное, для большинства российской молодежи — он предстал профессионалом высокого уровня, со своими понятиями о том, что происходит в Чечне, какими методами нужно бороться с «чеченской заразой». Разумеется, по молодости лет он в чем-то заблуждался, а в чем-то был откровенно прав. Но свою точку зрения не только имел, но и сумел высказать ее очень громко, на всю страну.