Сигнал «ко мне» одновременно прозвучал и для Зии Могуева, который видел работу своего товарища и даже успел по достоинству оценить ее. Не дожидаясь поддержки второй подгруппы, остановившейся в семидесяти метрах от этого места, чеченец быстро сократил дистанцию и юркнул в траншею, которая минутами раньше приютила Алексея Косицина. Изготовив пистолет — не самый надежный «макаров» с механическим глушителем Сматча (но какой есть), — Могуев взвел курок.
Солнце уже наполовину вышло из-за горизонта, его красноватые лучи скользили между сосен, берез, кленов, просачивались сквозь ивовые кусты и буйные тополиные побеги и давали небольшую подсветку на глаза стрелка. Зия бросил мимолетный взгляд на убитого спецназовца, когда занимал выгодную для выстрела позицию, оставаясь при этом незамеченным. Несколько сорванных Косициным веток со шлема спецназовца лежали рядом с его головой, склоненной набок. Отчего страшная рана, казалось, скривилась в жуткой усмешке, продолжая выпускать кровавую пену.
В крайнем случае можно и выстрелить. Металлический щелчок поглотит влажный и в то же время морозный воздух; эта смесь невидимым туманом приподнималась над землей, тужилась подняться еще выше, к кронам деревьев, на которых начала пробуждаться жизнь: вспорхнула одна синичка, другая, очередь за кургузыми и ленивыми воробьями, которые просыпаются позднее других птиц.
На миг острые солнечные лучи закрыла быстрая тень, и тут же они снова брызнули в глаза чеченца, словно давая ему команду к активным действиям.
Рудгер понял, что его товарищ мертв, лишь в тот момент, когда слева от себя он уловил движение и круто развернулся в ту сторону. Хоть он и сжимал в руках автомат, но отчетливо понимал, что именно в эту секунду он, заряженный холостыми, не поможет. Именно в эти короткие мгновения ему приходилось отбивать атаку, а уже потом давить на спусковой крючок, поднимая на ноги товарищей на базе.
Из такого положения — стоя вполоборота к противнику — Рудгер не мог уклониться от удара ножом, он механически отпрянул от нападавшего, в падении пытаясь схватить его за рукав вооруженной руки и уже на земле провести завершающую фазу наработанной связки. Падая на бок, он уже крепко держал боевика одной рукой за рукав, а другой надавливал ему на предплечье. Тут же движением головы вбок каской ударил его в висок. Удар вышел несильным, но дал латышу возможность довести прием до конца. Когда он рассчитанным и сильным движением вывернул боевику руку, хватка Косицина ослабла, и он выронил нож.
Чуткое ухо спецназовца уловило справа от себя треск сучьев, но перед этим он увидел коренастого человека, вооруженного пистолетом. В это время Рудгер буквально сидел верхом на противнике, готовый сломать ему шею, и не мог ни укрыться за ним, подтягивая его на себя, ни более или менее быстро скатиться с него, — стрелок, держащий пистолет на уровне плеч, легко достал бы его.
И всё же сработала интуиция: коротким и резким движением сильных рук сержант сломал шейные позвонки Коси ци ну.
— Руки за голову! — раздался шипящий шепот. И еще один — когда, сопровождаемая несильным щелчком, над головой просвистела пуля.
А небольшая поляна в один миг ожила: справа, держа Рудгера на мушке, обозначились несколько автоматчиков.
Сержант ничего не понимал: кто эти вооруженные люди, откуда появились здесь и с какой целью? Однако, подчиняясь приказу и с сожалением глядя на свой автомат, на котором спаренные рожки были скреплены синей изолентой, он, отпуская мертвое тело боевика, поднял руки над головой.
— Ребята, — хриплым голосом сказал латыш, — вы не похожи на тех, кого я ждал.
Самоуверенные боевики с заметной ленцой взяли сержанта в кольцо. В бахилах и преимущественно в теплых куртках, в шерстяных шапочках, они тем не менее выглядели боевой единицей.
— Не беспокойся за них, — ответил Могуев. — Они тоже придут.
Шамиль Гуляев, обошедший спеназовца сзади, ударил его прикладом «Калашникова» в шею, и Рудгер, дернув головой, снова рухнул на Косицина.
Пиебалгс очнулся с крепко связанными за спиной руками. Судя и по положению солнца на небе, и по не затекшим еще рукам, в которых едва начали зарождаться острые и неприятные колющие толчки, без сознания он провалялся недолго. Он лежал на боку, уткнувшись щекой в колючую желтую хвою. Прямо перед глазами чьи-то ботинки, уже освобожденные от бахил. Сержант приподнял голову и встретился взглядом с Адланом Магомедовым. Командир опустился перед спецназовцем на корточки и несколько секунд не сводил глаз с его лица.
В голосе Рудгера прибавилось хрипотцы:
— Ты не муж той подруги, от которой я подхватил триппер?
Магомедов всегда и во всём шел только вперед, брал с места. Юмор пленного спецназовца вряд ли сколько-нибудь задел его. Адлан, видавший десятки таких смельчаков, ответил чуть слышным смехом. Клокоча где-то в горле, он набирал обороты, как тракторный двигатель, простоявший всю зиму на приколе. Проперхавшись таким образом, Магомедов задал первый вопрос:
— Проводишь нас к базе?
— Был бы ты поляком, я бы тебя проводил. Но ты, как я вижу, «чех».
Адлан поднял глаза на Червиченко. Из всего сказанного латышом Хохол понял лишь слово «чех», чеченец то есть.
— Что он сказал?
Василий, глядя на своего мертвого товарища, с которым наездил на «КамАЗе» не одну тысячу километров, подернул одним плечом: «Не знаю». И вслух добавил:
— Кончать его надо. Всё равно толку от него никакого. Время только потеряем.
Глядя в глаза спецназовцу, Магомедов тихо сказал, многозначительно покивав непокрытой головой:
— Значит, мы не те, кого ты ждал... Знаешь, мы можем развернуться и уйти, не тронув ни тебя, ни твоих товарищей. В отличие от вас мы не ищем врагов. Вы сами себе враги.
Прошло всего двадцать минут, а Могуев по следам, оставленным дозорными, обнаружил базу. Над бугром, топорщившимся коричневатой массой чилиги и шиповника, поднимался в утренней прохладе едва различимый парок. Он казался живым — струился не беспрестанно, а словно пульсировал. Из вентиляционного канала выходило тепло спящих бойцов и их горячее дыхание.
— За дело, — скомандовал Магомедов, когда посланный Могуевым Казбек Халидов доложил командиру о результатах разведки. Адлан бросил равнодушный взгляд на спецназовца. Рудгер лежал на боку под деревом. Рот латыша был заткнут тряпкой — не очень глубоко, чтобы он не задохнулся. Руки связаны сзади, ладонями наружу; и на ногах такие же надежные путы. Роса в этих краях появилась до срока, она сочилась из глаз сержанта и падала на холодную землю.
Уже через полчаса, оставляя минеральный источник по правую руку, оба разведчика, завидев впереди спящие дома Немчанки, свернули налево, по песчаной дороге поднялись в гору, с нее вышли к одной из разделительных распашек и взяли направление вдоль нее: слева березняк, справа еловая стена. Миротворец автоматически настроился на задачу головного дозора. Острое зрение и чутье, отточенное в горных и лесистых районах Чечни, позволяли ему замечать то, что неподвластно простому смертному. Его не отвлекал скрип сосен при усилившемся утреннем ветре, его тугой напор в кронах; впереди и справа раздался стук, за ним второй и третий — разведчик спокоен, он знает, что это под резкими порывами верхового ветра сталкиваются верхушками стволов высоченные ели. Вот пара горлиц вспорхнула с земли и, вильнув вперед, по ходу разведчиков, и в сторону, исчезла за бугром, — значит, впереди всё чисто. Вот и сороки приходяи на помощь...