Военком военного комиссариата
Железнодорожного р-на г. Самары
полковник ЛЯШНИКОВ Г. А.
— ...Откуда ты знаешь, где база? — услышал Батерский голос Батыя. Снайпер с превосходством оглядел Рахманова и хмыкнул:
— Я, брат, много знаю. Я еще до заброски группы Седова это знал. Упырь дал мне полный расклад — что, где, когда. Санчес, например, нашел следы двух разведчиков, которые наверняка ушли обустраивать базу номер три: подземное укрытие с входом через погреб, отметка 40. Четыре года назад, кажется, точно не помню, Упырь лично строил ее.
Батерский в очередной раз оглянулся. Эта рощица, куда он завел Батыя, лежала в стороне от грунтовки, а значит, и от наиболее вероятного пути двух разведчиков, которые отправились обустраивать «тройку» — третью базу, в этом вопросе Батерский определился окончательно. Сомневался лишь в сроках: как долго они задержатся на базе? Они могли появиться с минуты на минуту; но, стараниями Батерского, их путь также лежал в стороне от лагеря, где остались восемь бойцов и «статист» Шаров, который, быть может, вот сейчас презрительно усмехался над ошибкой командира группы, уведшего своих подопечных намного южнее основной базы. А если работы на «тройке» затянутся?.. Когда ждать эту пару разведчиков, под утро?.. Интересно, кого отправил на отметку 40 Упырь? Хорошо бы латыша. А кто пошел с ним — уже не важно.
Глаза Батерского сузились. Две полоски в оранжевом закате казались смотровыми щелями горевшего изнутри танка. "Мне плевать, сколько «соплей» на твоих погонах, из Москвы ты или из междужопья. Если я тебе скажу нырять, ты будешь спрашивать, «на какую глубину». Так, что еще сказала эта тварь? Что я попал в команду по щучьему веленью? Что он намерен покопаться в моей жизни?.. Если есть бог на свете, — а он есть, был уверен Батерский, — он даст шанс еще раз заглянуть в голубые глаза «латышского стрелка».
Батерский поднял с земли тонкую сухую веточку, вынул нож, на широком лезвии которого отразился неугасающий, словно застывший в напряжении, пламенеющий закат, и несколькими быстрыми касаниями заточил ее, как спичку. Сунув ее в рот, он некоторое время не сводил с Михаила Рахманова своего уже остывшего взгляда.
— Я тут много лишнего наговорил, — сказал он вставая. — Не рассказывай никому — в первую очередь влетит Седову.
Батый, стоявший в шаге от сержанта, отвернулся. В его груди зародилось необоримое желание плюнуть в морду командиру отряда, этому искусному актеру, который провел не только команду, но и капитана Шарова. И его, Батыя, водил по лесу, как глупого щенка. Видно, он никогда не слышал таких слов, как «товарищ» и «команда». На резкое движение сержанта, которое Рахманов уловил краем глаза, он успел лишь слегка повернуть голову.
Батерский владел ножом на приличном уровне, — если не сказать, в совершенстве, — он нанес Батыю режущий удар по горлу изнутри наружу, держа нож обычным хватом — лезвием от себя. Ударил сильно, мастерски, резким маховым движением выпрямляя руку, и с кистевым подхлестом, не оставляя молодому спецназовцу ни одного шанса.
Через пять минут, скрыв тело бывшего, точнее, «условного товарища» под сучьями, Батерский покинул эту рощицу и, пригибаясь, поспешил к своим настоящим товарищам.
Опытный оперативник Михаил Артемов, почти всегда находивший логику в чужих поступках, сейчас терялся в догадках. Обычно он легко ставил себя на место того или иного человека, сейчас же, едва ли не физически чувствуя отвращение к Батерскому, не мог этого сделать. Для Артемова человек — лишь объект работы: со своим характером и привычками. Ему порой даже доставляло удовольствие как бы влезть в чужую шкуру и поразмыслить чужими мозгами, находя большинство ответов на тревожившие его вопросы.
С Батерским же не получалось почувствовать себя неким биорезидентом, вторгнувшимся в чужое сознание. Михаил Васильевич, гоняя желваки, видел перед собой змееныша, гниду. С одной стороны, трусливую, с другой — наоборот, обладающую безумной смелостью. Безумной...
Нет ли здесь разгадки?
И как представить его действия? Через какой проводник? Через поведение? Да, но через какую его часть? Ту, что безумная? Вряд ли; поскольку необходимо обладать здравым смыслом, чтобы в короткий срок обдумать план действий, а позже осуществить его — хладнокровно. Абсолютно хладнокровно.
Можно пропустить большую часть и остановить мгновение — этот «цветной автограф дня» — и долго всматриваться в позу человека, который в очередной раз занес нож над своей уже мертвой жертвой. Отпустить это мгновение и в ужасе зажмуриться над очередным действом живодера: оттягивая пальцами губу жертвы, он острым клинком отсекает ее. Бросает рядом с отрубленным носом, ушами. Пальцы уже там или он их еще не отрезал?
Нет, хватит «возносить» этого палача, слишком много чести.
Полковник машинально переключился на доверчивого пацана — Сашку Литвинова. Как он поддался чужому влиянию — трудно себе представить, гораздо проще думать об этом в другом ключе: против него работал опытный вражеский агент. Без преувеличения сказать — опытный агент.
«Новая волна» — наконец-то подобрал Михаил Васильевич определение и почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Пришло время борьбы с новой волной не преступников или бандитов, как мы привыкли толковать это, а врагов. Они ничем не уступают, а по некоторым параметрам и превосходят фашистских агентов, против которых боролся легендарный «СМЕРШ». Они, сказал бы полковник Артемов, еще тоньше, ибо их инструкторами в большинстве своем выступали специалисты высокого класса с Востока: со своей идеологией и финансовой мощью.
И еще одна поправка: не новое время пришло, а старое вернулось. Но уже в другой личине, так что с первого взгляда и не распознать.
Михаил Артемов вынужденно повторился в мыслях: почему Батерский в беседе с капитаном Шаровым назвал свою фамилию и дал свой адрес? Его, как попутчика Литвинова, при таком откровенном раскладе вряд ли бы стали проверять. Точнее, проверка носила бы поверхностный характер, поскольку никаких правонарушений, за исключением трехдневного отсутствия в части, Батерский-Литвинов не совершил. Совпали данные — на том проверка и закончилась бы. Был ли в этом расчет? Безусловно. Тонкий и хорошо просчитанный ход Батерского. Хотя нет, не тонкий, а скорее вынужденный шаг: железнодорожный билет был приобретен на его имя, и его, сверяясь с билетом Литвинова, вычисляли стопроцентно. Так что любая ложь была противником Батерского.
И всё же это расчет, действия по обстоятельствам. А раньше что было? Солидарность?
А еще чуть раньше он виделся полковнику Артемову неопытным, действительно пацаном. Как там: набедокурил и молчит до тех пор, пока его не спросят?
В то время полковник размышлял о Сашке Литвинове.