— Ченслора мне подарили на пятнадцатилетие. Он уже староват для состязаний, но по виду не скажешь. Посмотрели бы вы его в конкуре!
— Вы участвуете в состязаниях по конкуру? — Это поразило Тони.
Скайлер кивнула:
— Пока только в летних. Но я могла бы сделать спортивную карьеру, если бы соревновалась и зимой. — Она отпила пива. — А вы давно ездите верхом?
— Если судить по тому, что случилось сегодня, — я сел в седло впервые, но на самом деле почти всю жизнь вожусь с лошадьми. У моего дяди есть ферма, где в детстве я проводил все летние каникулы. С тех пор как я себя помню, мне хотелось зарабатывать на жизнь сидя в седле. Так я и стал конным полицейским. Я служу уже восемь лет. А до этого был патрульным Десятого участка.
— Похоже, опыт у вас немалый. — Скайлер вдруг сообразила, как двусмысленно прозвучали ее слова, и вспыхнула.
— Достаточный, — откликнулся Тони, даже не попытавшись отшутиться.
— Вам часто приходилось арестовывать людей? — В Скайлер вдруг проснулось любопытство.
— Когда я служил патрульным — конечно. А сейчас такое случается редко. Прежде всего горожане боятся лошадей. Вот почему конные полицейские обычно сдерживают толпы: для жителей города нет ничего страшнее живой лошади, надвигающейся на них. А в канун Нового года все пять отрядов — сто двадцать конных полицейских — проходят парадом по Таймс-сквер. Уверяю вас, это зрелище стоит посмотреть!
— Не сомневаюсь. — «Если все конные полицейские выглядят так, как вы, вероятно, у них нет отбоя от поклонниц».
При этой мысли Скайлер откинулась на спинку стула и смущенно улыбнулась. Должно быть, она многое переняла у Микки. А может, все дело в мучительных размышлениях о том, стоит ли принять предложение Прескотта. Позволительно ли ей сидеть в баре с другим мужчиной, мечтая о том, что он вдруг наклонится над столом и поцелует ее?
Вообразив этот поцелуй, Скайлер затрепетала: ощущение было острым и мимолетным, как вспышка молнии.
Посетители бара снова взорвались оглушительными криками, отчего привлекательное, оживленное лицо Тони залилось краской.
— Вам здесь не по себе, — грустно заметил он. — Мне следовало подумать об этом заранее и пригласить вас в другое, более тихое, место. Но сам я часто бываю здесь, поэтому не обращаю внимания на шум. В этом даже есть преимущества. Вам случалось не замечать ничего вокруг там, где вы постоянно бываете?
— Чаще, чем хотелось бы. — У Скайлер вновь мелькнула мысль о Прескотте, но она поспешно отогнала ее.
— Еще пива? — Тони указал на бутылку, стоящую перед Скайлер, и она с удивлением увидела, что успела опустошить ее.
Она смотрела, как Тони идет через зал, поминутно здороваясь со знакомыми. Некоторые посетители фамильярно хлопали его по спине; лысеющий толстяк громогласно изъявил желание угостить Тони и наотрез отмел его возражения. В конце концов Тони добродушно пожал плечами, сгреб за горлышки обе бутылки одной рукой и направился к столику, насвистывая «Сочтемся в другой раз».
Скайлер заметила, что он слегка прихрамывает.
— Больно? — с сочувствием спросила она.
— Ерунда! От такого не умирают, — усмехнулся Тони, со стуком опуская бутылки на стол. По сравнению с загорелой кожей лица его зубы казались белоснежными.
— Когда мне было восемь лет, я чуть не разбилась насмерть, вылетев из седла, — вдруг призналась Скайлер.
— Ничего себе!
— Попыталась взять слишком сложное препятствие, желая доказать, что я на это способна.
— Почему-то ваш поступок не удивляет меня. — Тони удобно уселся, глядя на Скайлер. Запотевшую бутылку он поставил на колено, где остался влажный кружок, от которого Скайлер не могла отвести глаз.
Усилием воли она заставила себя посмотреть Тони в лицо.
— Пожалуй, риск мне по душе.
— Значит, у нас много общего.
Обеспокоенная неожиданным оборотом разговора, Скайлер внезапно осознала, что приняла чопорную позу, усвоенную ею на уроках этикета в женской школе мисс Крейтон: спина прямая, плечи развернуты, руки скромно сложены на коленях. Сдерживая насмешливую улыбку, она представила себе подпись к этой картине: «Боже милостивый, что подумает обо мне Прескотт?»
— Если бы сегодня вы не рискнули, кто-нибудь из зрителей мог пострадать, — напомнил Тони.
Скайлер смущенно пожала плечами:
— Просто я знаю, как обращаться с лошадьми, вот и все. Это несложно, если носить сапоги для верховой езды чаще, чем туфли на шпильках. Моей маме принадлежит антикварный магазин, но прежде она участвовала в соревнованиях по конкуру. Она и привила мне любовь к верховой езде. А мой папа — юрист. К лошади он не подойдет ни за какие деньги. Когда я решила стать ветеринаром, папа решил, что я спятила… но не пытался отговорить меня.
— И правильно сделал. Должно быть, сразу понял, что ничего не добьется. — Тони усмехнулся.
— По крайней мере я не села ему на шею.
— Кто знает, может, когда-нибудь ему самому придется сесть на шею вам, — рассмеялся Тони.
Скайлер тоже засмеялась, но шутливое замечание Тони всколыхнуло в ней смутную тревогу, которую она ощущала уже несколько месяцев. Определить, что именно ее беспокоит, Скайлер не могла, но в последнее время часто слышала, как перешептываются родители, умолкая в ее присутствии. Она знала, что на рынке недвижимости происходят заметные перемены, что дела отца идут все хуже, что фирма чересчур разрослась. Но Скайлер успокаивала себя тем, что серьезных причин для беспокойства пока нет.
— С папой у нас нет никаких разногласий, — сообщила она. — А вот мама до сих пор сокрушается о том, что я не пытаюсь сделать спортивную карьеру.
— Похоже, вы и сами отчасти сожалеете об этом.
— Конечно… но жизнь — странная штука. Большинство спортсменов из года в год участвуют во всех соревнованиях только потому, что им это нравится, что они могут себе это позволить… даже если они не завоевывают большие призы. Но во всем этом есть что-то… неестественное. Я не такая, как они. Я знаю, как вставить слово к месту, как вести себя, но внутри… совсем другая.
— Почему вы так считаете? — Голос Тони звучал невозмутимо, но взгляд стал пронизывающим.
— Не знаю. Мне всегда казалось, что причина всему — то, что меня удочерили. — У Скайлер сжалось сердце — так бывало всегда, стоило ей заговорить о своем происхождении. — Видите ли, приемные родители взяли меня не из какой-нибудь чистенькой больницы или детского приюта. Меня бросили. В то время мне было всего четыре месяца.
— И вы никогда не видели свою родную мать?
— Ни разу. Полиция пыталась разыскать ее… но поиски не увенчались успехом.
Темные глаза Тони впились в нее так, словно он с нетерпением ждал продолжения. Но Скайлер и без того слишком разговорилась. Потупив взор, она уставилась на узор темных липких кружков, оставленных бутылками на крышке стола. Когда же Тони сменил тему разговора, напряжение мало-помалу отпустило ее.