Его лицо, такое милое и несчастное, расплылось перед глазами Элли, но она сказала:
— Пол, я хочу, чтобы мы были вместе. Я не могу притворяться, что мы не женаты. Я мечтаю видеть тебя дома. В нашей постели. В нашей жизни, черт побери!
— Элли, большего я не могу и желать, но…
— Но только если все будет по-твоему? Пол, сколько можно объяснять? Ты просишь меня отказаться от того, с чем я не могу расстаться!
— Ну хорошо. Напрасно я начал этот разговор. — Им принесли счет. Пол достал кредитную карточку.
Элли глубоко вздохнула.
— Сегодня я встречалась с одной девушкой. Она разыскала меня с помощью моего пациента. Пол, она сама позвонила мне. Это… знак судьбы.
Пол болезненно поморщился:
— Элли, не надо. Я не выдержу.
Но было уже слишком поздно.
— Пол, нам обеим казалось, что нас связывают прочные узы. Раньше я брела во мраке наугад, а теперь вдруг обрела зрение. Это очень важно, даже если нам опять не повезет. Она вошла в нашу жизнь не случайно. Пол, прошу тебя, позволь мне сделать еще одну попытку. Если любишь меня, помоги!
У Элли колотилось сердце; несмотря на выпитое вино, ее била дрожь. Но Пол явно сердился.
— Значит, по этой причине ты и решила сегодня встретиться со мной? Почему же сразу не сказала правду?
Он вправе чувствовать себя обманутым, поняла Элли. В глубине души она с самого начала знала, что не сумеет смолчать. Но ей не просто хотелось поделиться с Полом новостью. Элли скучала по нему. И любила его… хотя сейчас была ужасно зла.
— Я во всем созналась бы, если бы ты хотя бы попытался меня понять. Пол, пообещай хотя бы подумать! Неужели я слишком многого прошу?
— В последнее время я только тем и занимаюсь, что думаю. Так продолжается уже десять лет. И откровенно говоря, ты действительно просишь слишком многого. Даже если я соглашусь, к чему это приведет? На что мы можем рассчитывать?
— А разве Серена Блэнкеншип рассчитывала на то, что покинет больницу, унося с собой ребенка?
— Разница в том, что Тео — ее сын.
Элли пошатнулась, как от удара.
— Как ты посмел сказать такое? — выкрикнула она, забыв о том, что их могут услышать. — После всего, что случилось со мной…
— Вот именно, — перебил ее Пол. — С тобой, Элли, только с тобой.
Элли вскочила:
— А если я пообещаю, что эта попытка будет последней… ты согласишься?
Пол печально покачал головой:
— Я хотел бы поверить тебе, Элли. Но даже если ты сдержишь обещание, я не в силах еще раз пройти через все это. Я не проживу ни дня, если над моей головой вновь будет занесен дамоклов меч.
— Но всему на свете приходит конец, — убежденно возразила она. — Ради Бога, Пол, подумай, что ты теряешь! Мы и так живем порознь. Так объясни мне, чего ты можешь лишиться.
На его лице отразились эмоции, которых прежде Элли никогда не видела, и вдруг она поняла, что они с Полом поменялись ролями. Впервые до нее донесся отзвук глубокой, всепроникающей скорби, которая поддерживала ее в бесконечных поисках, в стремлении заполнить пустоту, оставшуюся после утраты Бетани.
— Я по-прежнему люблю тебя, — с мукой признался Пол. — И больше всего боюсь потерять и это последнее, что мне осталось.
Наступила тишина, которую нарушали только звон столового серебра о фарфор и звуки голосов. Только Элли и Пол не вписывались в эту идиллическую картину, как два странника, сбившихся с пути.
— Полагаю, нам больше не о чем говорить.
«Надо немедленно уйти отсюда», — думала Элли. Если она сейчас же, сию же минуту не уйдет, то разрыдается у всех на виду.
Но когда Элли направилась к двери, что-то заставило ее оглянуться.
Пол сидел не шевелясь и смотрел на нее, и выражение его лица напомнило Элли старые фильмы, в которых запыхавшийся герой прибегает на вокзал как раз в ту минуту, когда поезд, увозящий его возлюбленную, трогается с места.
«Но в фильмах, — подумала Элли, — герой всегда бежит вслед за поездом».
Прежде чем Тони и Скайлер добрались до дома его брата в Массапеке, им пришлось полтора часа простоять на Лонг-Айлендском шоссе в пробке. Шла последняя неделя октября, сильно похолодало. Но Тони не удосужился починить испорченное отопление своего «эксплорера», и Скайлер окоченела. К тому времени как Тони свернул к небольшому дому на Кейп-Коде, где жили его брат, жена и трое их детей, Скайлер дрожала, хотя была в слаксах, майке, тенниске и свитере. В животе у нее то и дело возникал тянущий холодок. Скайлер думала: «Мне здесь не место. Они не поймут, зачем я сюда притащилась… почему Тони привез беременную женщину, которая ему даже не подружка. Зачем я только согласилась приехать?»
Но вслух она спросила:
— Разве в такое время года устраивают барбекю?
— Это затея моего сумасшедшего братца — он всегда и всюду опаздывает. — Тони рассмеялся. Заметив, что Скайлер дрожит, он обнял ее за плечи и помог выбраться из машины. — Не беспокойся, обедать мы будем в доме. Доминик не настолько безумен, чтобы накрывать стол во дворе.
Когда Скайлер увидела дом, у нее поднялось настроение: он напоминал ей картинку из учебника чтения для младших классов. Окруженный могучими вязами и кленами, осыпавшими лужайку золотистыми и багряными листьями, он располагался в конце тупика под названием Улица Вязов. Следуя за Тони через задний двор, Скайлер увидела струйку дыма, вьющуюся над высоким дощатым забором, и почувствовала аромат жареного мяса. К одному из окон был приклеен бумажный скелет, сохранившийся с прошлого Хэллоуина и уже слегка обтрепавшийся по краям; вдоль перил веранды выстроились глиняные горшки с желтыми и белыми хризантемами.
Желудок Скайлер судорожно сжался. Неужели она согласилась познакомиться с родными Тони, только желая доказать, что способна поладить с ними?
«Или ты хочешь раз и навсегда убедиться, что Тони тебе не пара?» — спросил вкрадчивый внутренний голос.
Тони крепче обнял Скайлер за плечи.
— Успокойся. Никто и ни о чем не станет расспрашивать тебя. Им известно только одно: мы с тобой друзья.
— А что ты сказал им о ребенке?
— Пока ничего. Решение за тобой.
Тони ободряюще улыбнулся, и она вновь отметила, что сегодня он выглядит особенно внушительно, хотя на нем привычные потертые джинсы, фланелевая рубашка и пуловер, под которым выпирает револьвер. Влечение к Тони соединялось в Скайлер к ненавистью к нему. Почему он так сексуален?
Ей вспомнилось, каким Тони был неделю назад, когда отправился с ней в «Метрополитен-опера» (несомненно, подстегиваемый теми же чувствами, которые теперь испытывала сама Скайлер), на «Свадьбу Фигаро». Сидя рядом со Скайлер, Тони был воплощенным смущением, виной чему отчасти были слишком короткие рукава пиджака. В антрактах он читал программку, а потом задавал разумные вопросы. Но Скайлер не могла забыть, как украдкой взглянула на него в начале второго акта: глаза Тони остекленели, как у человека, который в сотый раз слушает одну и ту же навязшую в зубах историю. Один раз он поспешно поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. Потом Скайлер увидела, что Тони дремлет, прикрыв глаза.