Вид старой каменной конюшни за живой изгородью немного успокоил ее.
Скайлер помнила своего первого пони, помнила, как материнские руки крепко обхватили ее за талию и подсадили в седло. Перед ее мысленным взором появилось лицо матери, ее улыбка, ласковая и ободряющая.
«Она ни за что не подведет меня», — твердила себе Скайлер.
Она въехала на вершину холма, и впереди появился дом — белый, искрящийся под солнцем, с гнездами ласточек под карнизами. Повсюду раскинулись цветочные клумбы, где росли тюльпаны и гиацинты, окруженные стелющимся алиссумом и турецкой гвоздикой. А лиловые клематисы свисали из бронзовых ваз восемнадцатого века — маминой большой находки, которой она так радовалась, — стоящих по обе стороны мощенной плитами дорожки, ведущей к парадной двери.
Остановив машину и выйдя из нее, Скайлер попыталась увидеть родной дом глазами человека, очутившегося здесь впервые, не привыкшего к роскоши, слегка оробевшего от столь явного богатства. Впрочем, она не могла представить себе Тони оробевшим и смущенным. Пожалуй, его охватил бы благоговейный трепет. Так почувствовал бы себя любой самоуверенный человек, если бы его оттеснили на обочину.
Разумеется, симпатии и антипатии Тони не заботили бы Скайлер, если бы он не был отцом ее ребенка… а она не была безнадежно влюблена в него.
«Не думай о Тони, — одернула себя Скайлер. — Элиза — прежде всего». И она пошла по дорожке.
Скайлер нашла мать в комнатке возле кухни, где размещалась прачечная до того, как стиральную машину и сушилку переставили в подвал. Теперь же глубокая, изъеденная ржавчиной раковина была наполнена увядшими стеблями и больными листьями, а рабочий стол заставлен горшками и отростками в стеклянных банках. Кейт в джинсовом фартуке поверх вельветовых брюк и клетчатой рубашки склонилась над керамическим горшком, в который пересаживала пустивший корни аспарагус.
Услышав шаги, Кейт вскинула голову, и ее лицо осветилось радостной улыбкой.
— Здравствуй, дорогая! А что, уже пора обедать? Ты только посмотри на меня: я вся в грязи и даже не подумала о том, что мы будем есть… Скайлер, что с тобой? О, детка…
Скайлер пристыженно стояла перед матерью, как десятилетняя девчонка, плачущая в три ручья. Но ничего поделать с собой не могла. В тяжелые минуты присутствие матери всегда вызывало у нее слезы. При этом она твердо знала, что мама сумеет все уладить.
Взяв протянутую Кейт бумажную салфетку, Скайлер вытерла слезы.
— Прости, это вышло случайно. — У Скайлер сорвался голос, она с досадой покачала головой. — Я приехала сюда не для того, чтобы рыдать у тебя на плече.
— А почему бы и нет, детка? Разве не для этого существуют матери? — Кейт ласково рассмеялась и погладила ее по щеке.
— Не только для этого. Мама, мне нужна твоя помощь.
Кейт отложила секатор, которым подрезала спутанные корни растений. Вымыв руки и вытерев их о передник, она обняла дочь за плечи.
— Пойдем сядем и что-нибудь съедим. И обо всем поговорим.
Скайлер заметила тонкие лучики морщинок в уголках материнских глаз; между бровями залегла глубокая складка, которой не было несколько недель назад. Волосы Кейт, еще недавно каштановые, заметно поседели. Она тяжелее опиралась на трость, переходя из бывшей прачечной в большую солнечную кухню.
«Мама старается не подавать виду, но ей приходится нелегко», — поняла Скайлер, глядя, как Кейт снимает с крюка медную кастрюлю. И следом к ней пришла пугающая мысль: «Это я во всем виновата».
Охваченная стыдом, Скайлер опустилась на стул возле круглого дубового стола. Вера оставила в холодильнике сандвичи, а мама подогревала вчерашний суп со спаржей. На скатерти с узором из тонких веточек стояла ваза со свежесрезанными ирисами. Вскоре Кейт поставила на стол две дымящиеся тарелки, от которых исходил аппетитный запах. Скайлер, уже несколько недель питавшаяся всухомятку, вдруг ощутила острый голод.
— Бабушка часто говорила, что на пустой желудок все трудности кажутся неразрешимыми, — улыбнулась Кейт, садясь напротив дочери.
— Все бабушки считают, что сытная еда — решение всех проблем.
— А матери? — Кейт приподняла бровь.
— А матери повторяют слова своих матерей.
Внезапно Скайлер подумала, что скорее всего ей никогда не представится случая познакомиться со своей первой дочерью, посидеть с Элизой за кухонным столом так, как теперь сидят они с матерью.
Заметив, что дочь угнетена, Кейт накрыла рукой ее ладонь.
— Дорогая, даже не знаю, чем тебя утешить… Должно быть, ты совсем запуталась…
— Я уже во всем разобралась, — возразила Скайлер. — И сейчас чувствую себя несчастной.
— Терять детей нелегко. Я все понимаю.
— Дело не в том, что я потеряла Элизу. Я хочу вернуть ее. — Скайлер глубоко вздохнула и призналась: — Я встречалась с адвокатом.
Кейт ошеломленно замерла.
— С адвокатом? О Господи, неужели все зашло так… далеко?
Скайлер охватила досада — оттого, что мать не сразу поняла всю сложность положения.
— А что еще мне остается? — спросила она. — Элли не намерена отдавать мне дочь. Я уже говорила с ней, и мы… словом, этого и следовало ожидать. И знаешь, я не виню ее. На месте Элли я поступила бы точно так же.
Кейт молча смотрела в окно, где возле кормушки вился поползень. Наконец она обернулась к Скайлер.
— Я тоже не виню Элли.
Скайлер удивленно уставилась на Кейт. Почему бы маме просто не сказать, как ей не терпится вернуть внучку в семью?
— Мама, мне нужна твоя помощь, — повторила Скайлер.
— Какая?
— Не та, о которой ты думаешь… Я не собираюсь втягивать вас с папой в очередной скандал. У вас и так много своих забот. — Другими словами Скайлер не могла намекнуть, что знает о финансовых проблемах в семье.
Лицо Кейт исказила боль.
— О, детка… никакие заботы не помешают мне поддержать тебя.
Скайлер вздохнула.
— Сейчас мне нужны только деньги, чтобы заплатить адвокату. Двадцать пять тысяч долларов. — И торопливо добавила: — Я не прошу взаймы — тебе достаточно написать заявление, чтобы я смогла снять деньги со своего счета.
Кейт насторожилась.
— Не слишком ли ты спешишь?
Скайлер обдало холодом. Почему мать вдруг повела себя так?
— А я думала, ты обрадуешься.
— При любых других обстоятельствах я действительно обрадовалась бы. Но… дорогая, как все запутанно! Ты понимаешь, во что ввязалась?
— Ты намекаешь на мою незапланированную беременность?
Скайлер заметила, что мать оскорблена. Вместе с тем ее преследовало тревожное ощущение, что Кейт просто тянет время. Но зачем? Чего она надеется добиться этим?