«Интересно, откуда он лупит, если его не могут убрать? Только из хорошо укрепленного дзота». И стрелок все еще жив. Вот он снова дал знать о себе, грохнув из «пугача». В ответ раздались две короткие очереди.

Две.

Боевиков всего двое.

И тут в голову Чилы пришла сумасбродная, с одной стороны, а с другой — вполне реальная мысль, моментально переросшая в план. Не так давно Артемов в трагикомичных тонах рисовал перед собой такую картину: Чила берет «языка», наотмашь бьет его прикладом, связывает, находит на стволе посеченной осколками березы розетку, включает в нее утюг...

То, что казалось невозможным всего несколько минут назад, сейчас могло осуществиться. «Язык» был нужен как воздух. Но любого пропавшего товарища террористы будут считать убитым и ответят контрмерами: за каждого убитого расстреляют десять заложников. Чила понял, как рыбку съесть... Без каких бы то ни было трагических последствий.

Штык-нож остался на месте, в ножнах, притороченных к поясному ремню. Ильин взял в руки «громогласный» «варяг». Звук выстрела из этого мощного оружия не уступал оглушительным хлопкам из «дерринджера», а большое расстояние поглотит разницу.

Чила поднял руку и показал два пальца — порядковый номер Слона. Все так же не оборачиваясь, условным сигналом подозвал бойца. Снайпер-разведчик приблизился неслышно, как филин, и задышал в ухо командира.

— Слушай внимательно, Слоняра, — шепнул Ильин. — Глаз у тебя наметанный, ступай к камерам хранения. Не знаю, как здесь, но обычно это просторный вестибюль и несколько окон приема. Может, есть индивидуальные ячейки. Короче, срисуй обстановку. По возможности оставайся на месте, «отморзи» условными сигналами. Мы с Гадким Утенком страхуем тебя с этой стороны. Гений и Лилипут прикроют тебя сзади. В случае чего стреляй из пистолета — но не больше двух выстрелов, это важно. Парень ты цепкий, справишься. Ножом и автоматом работать запрещаю.

Слон в последнем распоряжении не разобрался. Чумазый, с повязкой на лбу, он походил на Марата Сафина, ударившегося лицом в грязный корт.

Он тронул командира за плечо: «Понял». И освободил кобуру от «варяга».

Евгений Тропкин и Лопатин, получив указания, совершили быстрый и рискованный маневр. Лилипут шел первым. Он задержался на выходе в зал ожидания. Держа нож наготове, выглянул. Взгляд разведчика скользнул по ступеням, уходящим вверх, ухо уловило отдельные голоса, словно сорвавшиеся по спирали лестничных маршей.

«Чисто» — подал он знак товарищу. Гений передал его дальше, командиру, которого отчетливо видел на прежнем месте: «Чисто».

Двум разведчикам пришлось на миг показаться в проеме. Короткая перебежка, и они стали у противоположного края. Слева и на расстоянии примерно двадцати метров оказалась широкая стойка буфета. Прямо — часть двери, ведущей во 2-й зал. Дверь открыта, но за ней пока ничего не видно.

Одна... три... пять... десять секунд.

Чила мотнул головой: «Давай, Слон, пошел!»

Гадкий Утенок остался на месте. Из-за кабинки билетера он видел и Гения с Лилипутом, застывших в напряженной позе, и Чилу со Слоном. Вот Мамонтов скрылся из виду.

Ступая вдоль вестибюля, от которого разведчика отделяла стена, Слон на время остался под прикрытием лишь командира группы. Шел «не с руки» — стена справа и пистолет в правой руке. Ножны тоже справа. Почувствовал себя одноруким. Но не одноглазым. Походя он изучал обстановку, схватывал и откладывал в памяти все незнакомое, что открывалось на его пути. Еще немного, и он окажется в поле зрения пары разведчиков. Когда до двери во 2-й зал осталось несколько шагов, оттуда раздался какой-то металлический звук. Дверь открывалась внутрь, и Слону показалось, что ее то ли открывают, то ли, наоборот, закрывают.

Ножом и автоматом работать запрещаю.

Почему?

Стреляй из пистолета...

Ладно.

Не больше двух выстрелов.

Годится.

Пистолет был снят с предохранителя. Чтобы произвести выстрел, нужно лишь придавить спусковой крючок. Палец на нем лежал удобно.

Пот, выступивший на лбу десантника, впитала повязка. Изрядно намокшая, она готова была сползти на глаза. Свободной рукой Слон поправил ее и запоздало просемафорил командиру: «Внимание!» И отчего-то остро ощутил в груди чувство одиночества. Чтобы преодолеть этот барьер, Мамонтов обернулся...

* * *

До Ильина также докатился этот резкий звук. Он один из всей маленькой команды догадывался, что этот металлический щелчок — предвестник активности человека, который на автоматные очереди огрызается одиночными выстрелами из «пугача-револьвера». «Только не сейчас, брат!» — заклинал незнакомца Чила. Тот мог отнять у группы спецназа драгоценных пятнадцать-двадцать минут. Если перестрелка повторится раньше, она автоматически разорвет ту цепь периодичности, которую успел засечь командир группы. Она же детонатором сидела и в голове командира диверсионного отряда. Он на подсознательном уровне отметит, что очередные пистолетные хлопки отличаются от ставших привычными. Кто бы ни стоял во главе террористов, он наверняка принимал участие в боях против федеральных сил. «Собаку съел, сука!» — ругнулся Чила. И приготовился отдать приказ Слону вернуться на место. Но Мамонтов к этому времени уже не смотрел на своего командира.

«Я пошел, — „отморзил“ Ильин Гадкому Утенку. — Оставайся на месте». Сейчас прикрытие было больше необходимо Лилипуту и Гению, которых от основного отряда террористов отделяли лишь четыре лестничных пролета. Но каждый из бойцов знал, куда отступать: откуда пришли. Пока что скудные разведданные не позволили им определить запасной вариант отхода.

«Б...ь! — снова выругался Чила. — Несподручно иду». Он, чтобы погасить этот неудобный дисбаланс («словно кто-то за руку тянет», — пришло сравнение), взял в левую руку штык-нож. И в любой момент был готов услышать работу неизвестного.

«Не сейчас, брат...»

31

Жулебин, чутко вслушиваясь, снова пробрался к зарешеченной амбразуре с левой стороны. В отличие от спецназовцев, которые находились в нескольких десятках метрах от него и о существовании которых он не догадывался, у него реального плана не было. Он действовал на манер тупой смертоносной машины, в чреве которой призывно ревело: «Урыть козлов!» И что-то вроде обиды, которая проступила на крупном лице сорокалетнего приемщика красными пятнами: «козлы» его в грош не ставили. Он — никто, ни заноза в заднице, ни камешек в ботинке, ни муха в супе. Никто. Он не собирался отдавать жизнь «за Родину» (жизнь ему нравилась, Родина была глубоко симпатична), также он не отстаивал с оружием в руках свой прилавок, который приносил неплохой доход: «малая» сумка — четвертачок, средняя — тридцатка, большая — полтинничек; у вас пятьдесят копеек не найдется? бултых! — левая касса пополнилась полтинником. Мелочь, а приятно, за день столько набегает... Но это лишь малая часть дохода.