Плыла земля под ногами, и целая жизнь уместилась в нескольких минутах, когда от него неизвестно куда уходила женщина: и первая по его вине смерть верного существа — Дрёма, и смерть тех, кого он убил, чтобы подняться над всеми, и спровоцированная им война, разлившая реки крови, унёсшая тысячи жизней. Из мертвецов сложен фундамент для нового общества. Впервые, в эту минуту, когда, точно как со змеи, спадала с него задубевшая кожа, недоумённо подумал: неужели это он собственноручно душил Дрёма, стрелял в людей?! А что, если женщина права и в самом деле жажда быть первым, жажда власти — не главное, а главное — вот эти деревья, которые женщина называет природой, вот это состояние пожара в душе?!
Непривычные ощущения и мысли, чуткая оголённая кожа вызвали желание вернуться к матери, покормить её с ложечки, что значило пойти вслед за женщиной с детьми — она ушла в ту сторону, где живёт мать. Но что-то даже сейчас оставалось в нём его, будимировское: псом — за женщиной?! И он не пошёл за ней, пошёл в противоположную сторону, к графскому селу — к Григорию.
Бунт случился в двенадцать лет.
На каждом уроке сидел инспектор. Записывал каждое Магино слово. С ними никогда не говорил. Лишь иногда крякал, словно прокашливался.
То ли возраст, когда невозможно просидеть долго на одном месте, то ли скука урока, от которой сводит челюсти и хочется нестись куда-то и кричать во всю глотку, то ли неожиданная фраза тётки — «Жестокость рано или поздно будет наказана», то ли резкий голос инспектора «Что ты себе позволяешь?», а может, и всё вместе, только Джулиан вскочил и закричал: «Это почему вы нашей учительнице замечание делаете?!»
Тётка побелела, подбежала к нему, усадила. Глядя на него умоляющими глазами, еле выговорила: «Как ты посмел такое сказать?» Он снова вскинулся было, она чуть сжала его плечо.
Со следующего урока Джулиан сбежал.
После уроков Мага пришла к ним. Была очень бледна.
— Мальчик мой, что же ты наделал? Я же тебе объясняла, мы с тобой — артисты, должны жить двойной жизнью.
— Я не хочу больше терпеть! Почему он командует? Почему мы должны мучиться на уроках? — кричал Джулиан. — Почему не можешь говорить в школе то, что говоришь дома или когда мы гуляем? Почему мама всё молчит? У многих умирают родители и мужья! Я больше так жить не хочу! Не хочу такой игры. У меня всё внутри сохнет.
И тут Мага рассердилась.
— Если бы ты был дурак, я поняла бы. Инспектор имеет полномочия отправить тебя в Центр. Ты этого хочешь?
— Что это значит?
— Это значит — разлука и вероятность того, что мы с тобой больше не увидимся, — тихо ответила она.
— Но кто-то должен был защитить тебя! — в тон ей, так же тихо, сказал Джулиан.
— Только не ты. И до твоей выходки мне ничего не грозило. А теперь он так это не оставит.
Никогда не видел тётку такой испуганной. И не за себя она боится, за него.
Хорошо, мамы и Любима нет дома.
Мага прижала его к себе, зашептала:
— Слушай, мой родной мальчик, внимательно. Ты не просто ты. Ты — наша надежда, в себе несёшь весь наш прошлый мир. Не сейчас, позже поймёшь почему. Пожалуйста, побереги себя. Да, мы не можем на уроках говорить о наших с тобой мыслях и чувствах, о жестокости правителей, но после уроков говорим же! Я думала, ты чувствуешь меня. Пожалуйста, будь осторожен, ты можешь нас всех погубить! И себя.
На другой день инспектор встретил его словами:
— После уроков явишься в правление.
Страха не возникло и тогда, когда он оказался в комнате инспекторов с большим столом, на котором чернели телефоны.
Допрос начал Жук — тот, что сидит на собраниях дядьки:
— Отвечай, как посмел нахамить представителю власти?
Не успел ответить, вошёл дядька.
— Что здесь происходит? — спросил грозно.
— Я вынужден отправить Клепика в Центр. Он недопустимым образом говорил с инспектором, — ответил Жук.
— Сколько нарушений совершено учеником? — Инспектора переглянулись. — Отставить! — рявкнул дядька. Никогда не видел Джулиан его таким, никогда не слышал такого тона. — Сам разберусь с Клепиком. А вам запрещаю без моего разрешения наказывать кого бы то ни было! Вы, кажется, забыли: я Единственный Друг Будимирова. Не позволю бесчинствовать на его родине! Достаточно того, что портите мне нервы своим присутствием. Чтобы этого больше не повторилось! Доведёте меня: вызову Будимирова! Он приедет и загонит вас туда, куда вы попасть не хотите!
— Но… — заикнулся было Жук.
— Никаких «но»! — гаркнул Григорий. — А ты, молодой человек, отправляйся в мой кабинет. Я сам накажу тебя.
Что-то происходит, чего Джулиан явно не понимает. Оставшись с дядькой вдвоём, жалобно спросил:
— Почему вы оба так сорвались? Чего так испугались? В какой центр они хотят отправить меня?
Дядька сделал то же, что Мага: прижал к себе его голову, зашептал в ухо:
— Мальчик мой родной, ты — наша надежда. Пожалуйста, будь осторожен. Никогда не говори ничего лишнего. Никогда ни за кого не заступайся, твой час придёт, поможешь всем. Прошу тебя! Ты ведь не хочешь погубить маму и брата?
— Почему вы так испугались? Что вы с Магой от меня скрываете? — обиженно повторил Джулиан.
Но Григорий стал кричать:
— Чтобы этого больше не повторялось, слышишь меня?! — Он жалко смотрел на Джулиана. И Джулиан громко сказал:
— Больше этого не повторится.
В тот день он вырос из детства.
Вечерами буквально накидывался на тётку: «Говори, что я должен знать», «Давай книги, которые я должен прочитать, чтобы хоть что-то понять».
Несколько раз пытался растормошить мать — чтобы рассказала о себе. Но она приходила такая подавленная, что, встретив её мученический взгляд, сбегал к себе в комнату.
И почему-то часто стал вспоминать Тасю. Прошло два года с её смерти, а ему не хватало её ласковых рук, голоса нараспев, историй, что рассказывала она. Читая книги, принесённые тёткой, он с удивлением узнавал в них нянины истории.
— Как это может быть? — спросил как-то у матери. — Откуда Тася знала содержание книг? Разве она грамотная?
— Её учил мой папа! — сказала мама гордо. — А вот откуда знала Шекспира, ума не приложу. — И поспешила уйти к себе. Он пошёл следом.
— Мама, зачем она умерла? Она столько мне всего рассказывала!
— Я постараюсь, мальчик… я буду рассказывать…
Двенадцать лет — перелом жизни.
Он увидел Степаниду.
После уроков на берегу реки устраивались импровизированные спектакли.
До того дня Степь была маленькая девочка. В тот день Мага сказала: «Теперь ты прочитай этот монолог!» Начала Степь вроде обычным голосом, но неожиданно засмеялась, тряхнула головой, заговорила низким: «Смотрю на тебя и удивляюсь: ты всё спешишь и спешишь. А ты остановись и взгляни вокруг. Вот истина и моё «я»: эта вода, трава, это небо — высоко. Услышь: песня вдалеке, незнакомая музыка, люди говорят».