Гвидон в очередной раз заметил на фоне редкого кустарника, который в темное время суток и при искусственном освещении превращался в сплошную и, на первый взгляд, неприступную стену, неподвижную фигуру Живнова. Она резко выделялась и казалась проломом в стене. И если бы на Живнова смотрели глаза Вергельда, они нашли много общего с увиденным ранее: почти такой же кустарник, только без красных цветов; такая же неподвижность, в которой уже знакомые напряжение, страдание, необоримое желание вспомнить все…
Но сегодня Вергельд не смог бы заглянуть в глаза зомби: тот стоял лицом к зеленой стене, лицом к загорающемуся горизонту.
У Гвидона родилось определение «прилип». И вокруг ничего не замечает. В его голову влезла шальная мысль – проверить, пугаются ли зомби. Он подкрался к жертве так тихо, как не подкрадывался к ягненку ни один тигр. Остановившись в двух шагах от Живнова, он затаил дыхание. И – различил шелест ночных бабочек, услышал, как растет трава. Но не услышал дыхание жертвы. Стряхнув мимолетную оторопь, Гвидон развел руки в стороны, снова не издав ни звука, будто суставы у него были смазаны маслом, и резко свел их вместе. Его ладони ударили над ухом Живнова так громко, что вздрогнул сам автор хлопка. А зомби не шелохнулся.
Если сказать, что Гвидон был разочарован, значит, ничего не сказать. Ему потребовались мгновения, чтобы перейти от разочарования до гнева. У него родилось сравнение, как будто он за час до рассвета подкрался к каменной стеле на кладбище и хлопнул у нее за спиной. А позади раздался гогот затаившихся за соседней гробницей товарищей.
Он схватил Живнова за плечи и с силой развернул к себе лицом. Тряхнув его, он чуть оттолкнул его от себя и нанес сокрушительный удар в голову.
То, что он промахнулся, до него дошло не сразу. Его во время удара потащило вперед и немного развернуло. И ему довелось увидеть зомби в прежней позе. Он казался бестелесным, а Гвидона угораздило пройти через него.
Что за чертовщина?
Чертовщина? Вот, пожалуй, точное определение.
Когда Гвидон снова ринулся в атаку, Живнов развернулся к нему лицом. Он не шелохнулся и дал здоровяку захватить себя под локоть и за отворот рубашки; дал отступить и потянуть на себя – как тряпичную куклу. А дальше показал Гвидону, чему его учили на борцовском ковре. Рывком на себя и вниз Жевун поставил Гвидона на одну ногу и шагнул к его загруженной ноге. Снова рванул его руками вниз, подбивая ногой в подколенный сгиб.
Гвидон упал на левое плечо, высоко вскинув ноги. Его тело пронзила острая боль, но закричать он не успел: Жевун, удерживая его за руку и находясь позади, ударил его коленом в висок. Не мешкая, перевернул громилу на живот и захватил его голову руками. Левая рука толкнула затылок от себя, а правая подбородок на себя и вверх. От перелома шейных позвонков Гвидон умер мгновенно. Но Жевун не отпускал его до тех пор, пока он не перестал биться в конвульсиях. И все это время он осматривал подступы к аэродрому. Он вроде бы не нашумел; но как знать: вдруг вслед за Гвидоном явится еще кто-то из команды «маленького доктора»?
Прошла минута, другая, в лагере по-прежнему было тихо. Только в одной из палаток тихо звучала музыка – Марк Нопфлер и его неповторимый рок-н-ролл. У Живнова сложилось странное ощущение: впереди не лагерь контрабандистов и торговцев людьми, а мирный туристический. Кто-то спозаранку приводит себя в порядок, бреется перед зеркалом, а рядом стоит старый транзистор, настроенный на волну «Маяка»; вот сейчас отзвенит аккорд на гитаре Марка и прозвучат шесть коротких сигналов, приятный голос диктора сообщит: «В Москве шесть утра. В Самаре и Саратове – семь. В Новосибирске и Омске – девять»… Странное, странное ощущение. Словно дополнительная защита к уже имеющимся.
Живнов знал о поселке и лагере если не все, то почти все. Мог точно не только назвать марку телефона, находящегося в грудном кармане Гвидона, но и заряд батареи. Он расстегнул клапан на кармане и освободил его от «Кенвуда». Нажал на боковую клавишу, убавляя громкость звонка до нуля, и глянул на мерцающий желтоватый дисплей. Батарея заряжена на три четверти, качество связи и сигнал на приемлемом уровне. Сунув телефон в карман брюк, Жевун взялся за руки Гвидона и затащил его в кусты. Снова оглядев спящий пока лагерь, набрал номер Нико.
Прямоугольный отрез черного муслина, которым Нико запасся в Нджамене, он сложил по диагонали, и у него получилась косынка. Он набросил ее на голову так, чтобы концы ее легли на плечи, и опоясал игалем, ремешком.
Катала впервые примерял ихрам, хотя ему всегда нравился этот аравийский головной убор. Он защищал голову и шею от палящих лучей солнца, его складки поглощали горячий воздух, сохраняли влагу. Об этом ему рассказал Нико. Катала спросил: «А ты откуда это знаешь?» – «Я в Сербии его не снимал, – улыбнулся он. – Что там панама или кепи».
Нико тем временем облачился в тунику с длинными рукавами, доходящую до лодыжек. Однако ее сужающаяся форма подчеркивала фигуру. Во всяком случае, Нико она была к лицу. Катала также облачился в белый кафтан, с которым контрастировал клетчатый ихрам, с другой стороны – гармонировал.
– Я похож на саудовского миллионера, – заключил он, помаргивая рыжеватым ресницами.
– Один в один, – был вынужден признать адвокат. – Поехали?
Он сел на место пассажира. Катала завел двигатель, и «Лендровер» наконец-то покинул стоянку.
– А ну-ка еще раз скажи, что передал нам Жевун? – попросил Катала. Больше для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, как работает киборг, создателем которого он и являлся.
– Во-первых, сказал, что жив и берет на себя здание диспетчерской.
Не успел Николаев договорить, как раздался очередной звонок.
– Слушаю… Что?.. О черт!.. Держись, Паша!
– Что? Что сказал Жевун?
– Что-то странное. Типа «наслаждайся». А до этого – «нашумел».
Первоначально, не имея связи с командиром, Живнов поставил перед собой одну задачу: убрать Вергельда. Или взять его живым. И то и другое – щит. Люди «маленького доктора» могут убить его, но какой в этом прок? Пока весть о смерти Вергельда не распространилась, им нужно вовсю использовать ситуацию и уносить ноги. А живой он послужит щитом.
И только сегодня он определился, подходя к планированию более чем взвешенно. Он мог свести к минимуму ошибки только на том объекте, который изучил больше всего, а это аэродром. Так что плясать нужно оттуда.
Он едва сдерживал порыв, приближаясь к зданию диспетчерской службы походкой, которую изучили и запомнили все, включая пилотов и техников. И двух белых охранников, перебросившихся шуткой при виде послушной машины. Не раз и не два он приходил чуть свет и брался за лопату, полировал летную полосу буквально до окрика: «Эй, мы зеркало не заказывали!»
Жевун вышел из роли живого мертвеца и на этом важном этапе операции боялся выдать себя даже блеском глаз. Особенно блеском глаз.
Он прошел в паре метров от боевиков, которые стряхивали пепел на землю, как в урну: аккуратно, следя глазами за падением невесомых хлопьев, – и скрылся за дверью, плотно прикрыв ее за собой. Глянув на приоткрытую дверь диспетчерской, в которой день и ночь горел свет, он прошел коротким коридором в кладовую, где хранился инструмент. Как и в предыдущие дни, он пошел за лопатой. Но сегодня он взял не совковую «полуторку» с плоским основанием, а штыковую. Уперев черенок в пол, он примерился и резким ударом ноги сломал рукоятку, сократив ее до удобной длины армейской лопатки. То же самое проделал и со второй. Не мешкая, покинул кладовку и вышел на свежий воздух.