Температура в погребе была плюсовая. Может быть, три градуса, определил хозяин. Идеальная температура как для клубней, так и для трупов. Как в морге.
Стук в дверь оказался настолько неожиданным, что Катала вздрогнул и резко выпрямился. Невольно втянул голову в плечи, как если бы находился в подполе, где над головой нависают половые доски, покрытые изнутри толстенным слоем пыли и тенетами.
Он выругался. Поперхнулся нервным смешком. Напугался стука. Кого там черт принес? Ответ был прост: кого как не «условного» соседа, который жил за пять дворов отсюда и присматривал за домом Каталина.
Он не сразу откликнулся на стук; в горле застряло «деревенское» «иду!». Он позволил себе полминуты размышлений, и начались они с того, что он обозвал себя дерганым. Все же сказались жаркие дни в Африке, и дергаться он начал на камерунской таможне. Его грубое внутреннее чутье, которое большей половиной торчало в будущем, успокаивало его: «Не ссы, все будет путем. Плохо будет потом». В общем, чем дальше в лес. А вообще ситуацию на таможне держал под контролем Нико. Катала лез на рожон: «Дайте мне скрипку! Щас сыграю!», а Нико держал. Ни один мускул не дрогнул на его лице. А как он сыграл! Звуки «му» до сих пор стояли в ушах. Катала в любой момент мог насвистеть каприччо Нико Паганини. А дальше – как по заглянцевавшейся лыжне: похищение, погони, перестрелки. Что еще нужно для хорошего времяпрепровождения? Настоящее приключение.
«Мое самое громкое задание».
Катала даже подумывал нагрянуть в офис Николаева, оторвать его от дел, спросить, что он думает насчет поездки в Африку. Повод даже придумывать не надо: контрабас-то украли. Надо найти.
Повторный стук в дверь, и Катала, перемахнув через кровать, прошел через кухню к входной двери, оттуда – в сени.
Если непрошеные гости рассчитывали на подобный эффект, то они не просчитались.
Катала застыл, увидев перед собой негритянку – в российской глубинке, где даже белых день ото дня становится меньше. Он был не в состоянии пошевелиться, но вдруг рванул из сеней в кухню. За ним метнулись две тени. Катала натурально забился на кухне – наткнулся на стул, отбросил его в надежде попасть в преследователей, швырнул со стола хлебницу. И рванул в большую комнату, проход в которую был загорожен кроватью. Невысокий Катала наскочил на высокую спинку кровати, перегнулся через нее, не глядя двинул ногой в насевшего на него негра. Вырвался из цепких лап второго и перелез-таки через заграждение. А дальше его буквально заманил просвет между стеной и кроватью – пыльный, замусоренный, ставший усыпальницей для бабочек и мух. Так влетают в капкан звери. Он видел разверзшуюся перед ним пасть подпола, но остановиться уже не мог. Он влетел в проем одной ногой и едва не сломал другую. Приземление оказалось настолько болезненным, что у Каталы зашумело в голове, а к горлу подкатил тошнотворный комок.
Эти трое походили на спецназовцев. Номер первый, воспользовавшись незавидным положением Каталина, набросил ему на голову мешок и туго стянул концы. Второй заломил ему руки за спину, а номер три стянул их капроновым хомутом.
Все. Каталу спеленали, как муху. Он не мог сопротивляться. Каждой клеткой почувствовал, каково барану, над которым завис жертвенный нож.
Его распластали на полу. Его бешеный пульс ощущали две пары крепких рук. Но ни одного стона не вырвалось из его груди. Он снова забился, когда по приказу жрицы ее помощник стал двигать кровать в центр комнаты. Он задыхался в мешке, его убивали образы: кровать превратилась в гроб, скрипящий по половицам, а в гробу Мамбо с раскроенным черепом, готовая уступить место ему, человеку, который до мелочей изучил морщинистое лицо смерти.
Он не видел. Но все слышал. Вот на пол полетел один матрас, потом второй. Тяжелые, зараза, одно мученье с ними. Вот их затолкали в дальний угол комнаты. Теперь кровать превратилась в настоящее ложе, одр, на который Каталу, как тряпичную куклу, бросили два здоровенных негра. Руки ему оставили связанными, а вот мешок с головы сдернули. При ярком свете лампы он отчетливо разглядел лицо негритянки… и не заметил на нем ни одной морщинки. Почему? А… Глюки.
– Меж светом и тьмой останься собой, – раздельно произнесла она низким грудным голосом, приступая к обряду.
На груди Каталы жрецы разорвали рубашку. Острый нож перерезал ремень. Когда его ноги оказались в железных лапах третьего, он полностью перешел во власть жрицы.
В нос ударил резкий запах; он усилился, когда жрица, обмакнув куриную лапу в зловонную жижу, провела ею, как кистью, от шеи до паха жертвы. И еще одно движенье – от одного плеча до другого. Она начертала на его теле крест. И еще раз обозначила его, надавливая на лапу, когти которой оставили на теле Каталы глубокие ссадины.
Он смотрел на жрицу, на появившийся флакон в ее руках. Знакомый флакон, с серым порошком внутри. Язык резал один-единственный вопрос, повторяющийся бесконечно: «Что там? Что там?» Он знал ответ. Потому что однажды слышал его. И отвечала ему женщина, удивительным образом похожая на эту.
«Из чего состоит твой порошок?»
«Из печени рыбы-смерти…»
«Которая содержит тетродотоксин. И этот компонент состоит на первом месте для создания зомби».
«Из жабы-аги и жалящего червя…»
«Эта тварь ядовита на всех жизненных стадиях».
«Датура…»
«Дурман. Вызывает галлюцинации. Хорошая витаминная добавка к ядам рыбы-смерти и покусанной червем жабы».
Но ведь Жевун остался жив!
Но он сумел воспользоваться личным противоядием жрицы.
И снова он забился в руках жрецов-мужчин, когда первая порция ядовитого порошка потекла ему на грудь.
Жрица смешала кровь и порошок на его груди другой куриной лапой, и полученная смесь закипела, как перекись в ране. Катала на коже чувствовал, как гремучая смесь проникает в него через каждую раскрывшуюся пору. И он смотрел на страшное месиво с таким напряжением, что его глаза были готовы вылезти из орбит.
Потом он вдруг резко расслабился – только сердце работало на износ, и дыхание вырывалось из его груди с прежней частотой.
– Давай, сука, давай, убивай меня! – выкрикнул он с новой силой и тщетно напрягая мышцы. Нет, он не ждал, что жрецы тоже ослабят хватку. Разум уступал место инстинкту. Он походил на бесноватого, которого злой дух держал на коротком поводке и отпускал, когда самому нужно было перевести дух.
Катала не знал точно, жжет ли ему грудь ядовитая смесь или сжигает его огонь, разгоревшийся внутри.
«Вторая бутылка… Вторая бутылка…» – вертелось у него в голове до тех пор, пока она не осознал: он смотрит и видит в руках жрицы вторую бутылку. Что в ней? Противоядие? А может, в ней заключена чья-то душа?
Один из жрецов сильно надавил ему пальцами на щеки, так сильно, что его пальцы стали распорками, и Катала уже не мог открыть рот, разве что беспомощно двигать губами. Раздался звук, который невозможно перепутать с любым другим: так вылетает пробка из бутылки, поддетая пальцем. Несколько мгновений, и на своих горячих губах Катала ощутил холодное горлышко бутылки. Еще мгновение, и рецепторы познакомили его с новым вкусом. Он хотел было выплюнуть влагу, попавшую в рот, но жрец неожиданно отпустил пальцы от его щек и жидкость беспрепятственно хлынула в горло.