Она посмотрела на Милягу.
– Успокой же ее, – взмолилась она. – Объясни ей, кто ты, чтобы мы могли поскорее отсюда убраться.
– Боюсь, она уже знает, кто я, – ответил Миляга.
Губы Юдит уже сложились, чтобы произнести слово «что?», но Кезуар вновь забилась в панике.
– Сартори! – завизжала она, и эхо ее разоблачения заметалось по комнате. – Это Сартори, сестра! Сартори! Сартори!
Миляга поднял руки в комическом жесте капитуляции и попятился от женщины.
– Я не собираюсь к тебе прикасаться, – сказал он. – Объясни ей, Джуд. Я не причиню ей никакого вреда!
Но припадок Кезуар возобновился.
– Оставайся со мной, сестра, – закричала она, хватая Юдит за руку. – Ему не под силу убить нас обеих!
– Ты не можешь здесь остаться, – сказала Юдит.
– Я никуда отсюда не пойду! – заявила Кезуар. – Там нас поджидают его солдаты! Розенгартен! Вот какую встречу он нам приготовил! Нас ждут пытки!
– Там безопаснее, чем здесь, – сказала Юдит, бросая взгляд на потолок. На нем вздулось несколько нарывов, из которых непрерывно сочился гной обломков. – Надо торопиться!
Но она продолжала отказываться и, обхватив Юдит мертвой хваткой, била ее по щеке своей влажной, липкой ладонью – короткие, нервные удары.
– Мы останемся здесь вдвоем, – сказала она. – Уста к устам. Душа к душе.
– Это невозможно, – сказала Юдит, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно, насколько это было возможно в подобных обстоятельствах. – Я не хочу быть похороненной заживо. Да и ты не хочешь.
– Если нам предстоит умереть, мы умрем, – сказала Кезуар. – Я не хочу, чтобы он снова прикасался ко мне, слышишь меня?
– Я знаю. Я понимаю.
– Никогда! Никогда!
– Он не сделает этого, – сказала Юдит, перехватив руку Кезуар, которой она била ее по лицу. Она сплела свои пальцы с пальцами сестры и крепко сжала их. – Он ушел, – сказала она. – Он никогда больше не приблизится ни к одной из нас.
Миляга действительно удалился в коридор, но сколько Юдит ни махала ему, он отказывался идти дальше. За последнее время ему пришлось пережить слишком много неудачных воссоединений, чтобы позволить себе упустить ее из виду.
– Ты уверена, что он ушел?
– Уверена.
– Он может подкарауливать нас снаружи.
– Нет, сестра. Он испугался за свою жизнь и убежал.
Кезуар усмехнулась.
– Он испугался? – переспросила она.
– Он был просто в ужасе.
– Ну разве я не говорила тебе? Все они говорят, как герои, но в венах у них течет моча. – Она громко расхохоталась, мгновенно переходя от ужаса к беззаботности. – Мы вернемся в мою спальню, – сказала она, немного отдышавшись, – и поспим немного.
– Что твоей душе угодно, – сказала Юдит. – Но только поторопись.
Все еще продолжая хихикать себе под нос, Кезуар позволила Юдит приподнять ее с пола, и вдвоем они направились к выходу; Миляга отодвинулся в сторону, чтобы дать им пройти. Они одолели уже добрую половину расстояния, когда один из нарывов лопнул и извергнул из себя дождь обломков из Башни. Миляга успел заметить, как Юдит была сбита с ног упавшим на нее камнем, а потом комната наполнилась такой густой пылью, что обе сестры утонули в ней в одно мгновение. Единственным оставшимся ориентиром был светильник, пламя которого едва-едва пробивалось сквозь пыль, и Миляга двинулся ему навстречу, но в этот момент раздавшийся сверху грохот возвестил о том, что распад Башни ускорился. Времени для защитных чар не осталось – время хранить молчание прошло. Если он не сумеет найти Юдит в течение нескольких секунд, они все будут похоронены заживо. Он позвал ее, стараясь перекричать растущий грохот, и, услышав ответный возглас, ринулся в том направлении, откуда он исходил, и обнаружил ее наполовину погребенной под пирамидой обломков.
– Еще есть время, – сказал он ей, принимаясь раскидывать камни. – Еще есть время. Мы успеем.
Когда он освободил ей руки, она стала помогать процессу своего собственного освобождения, обхватив Милягу за шею и стараясь высвободить тело из-под обломков. Он уже начал подниматься на ноги, вытаскивая ее из-под оставшихся камней, но в этот момент раздался новый шум, куда более оглушительный, чем раньше. Но это был не грохот разрушения, а вопль раскаленной добела ярости. Облако пыли у них над головами рассеялось, и перед ними появилась Кезуар, парящая в нескольких дюймах от растрескавшегося потолка. Юдит уже приходилось видеть такую трансформацию – из спины сестры выросли щупальца, которые поддерживали ее в воздухе, – но Миляге она была в диковинку. Он уставился на необычное явление, и мысли о бегстве вылетели у него из головы.
– Она моя! – завопила Кезуар, двигаясь к ним с той же слепой, но безошибочной точностью, которая ранее проявлялась у нее в более интимные моменты, – вытянув руки вперед с недвусмысленной целью свернуть шею похитителю.
Но Юдит опередила ее. Она заслонила собой Милягу и громко произнесла имя сестры. Атака Кезуар захлебнулась; ее жаждущие убийства руки замерли в нескольких дюймах от лица Юдит.
– Я – не твоя! – закричала она Кезуар в ответ. – Я вообще никому не принадлежу! Понятно?
Услышав эти слова, Кезуар закинула голову и испустила яростный вой. Это и стало ее погибелью. Потолок содрогнулся от ее крика и рухнул вниз под весом навалившихся на него сверху обломков. Юдит показалось, что у Кезуар было время, чтобы избежать последствий своего крика. Она видела, как на Бледном Холме ее сестра двигалась с быстротою молнии. Но тогда ею двигала воля; теперь же она лишилась ее. Подставив лицо смертельному дождю, она продолжала кричать, призывая на себя все новые обломки. В голосе ее не было слышно ни ужаса, ни мольбы – это был все тот же нескончаемый вой ярости, который прекратился только после того, как она была раздавлена и завалена скалами. Но произошло это не быстро. Миляга схватил Юдит за руку и оттащил ее в сторону, а она все еще продолжала взывать к разрушению. В этом хаосе Миляга полностью потерял ориентировку, и если бы не крики Конкуписцентии в коридоре, им никогда бы не добраться до двери.
И вот они оказались в коридоре, потеряв от пыли половину своих чувств. Предсмертный крик Кезуар прекратился, но грохот у них за спиной с каждой секундой становился все громче, и они ринулись к двери наперегонки с бегущей по потолку трещиной. Им удалось обогнать ее. Поняв, что ее госпожу уже не спасти, Конкуписцентия прекратила свои причитания и бросилась прочь, в какое-то тайное святилище, где она могла вознести свою скорбную поминальную песнь.
Юдит и Миляга бежали до тех пор, пока над ними не осталось ни одного камня, крыши, арки или свода, способного обрушиться на них, и остановились лишь в одном из внутренних двориков, где происходило пчелиное празднество – по странному капризу природы именно в этот день на кустах распустились цветы. И только там они обняли друг друга, рыдая каждый о своих горестях и радостях, а земля под ними содрогалась от катастрофы, жертвами которой они чуть было не стали.