– Я иду с тобой, – сказала Юдит, двинувшись вслед за ним к двери.
– По-моему, это не слишком благоразумно, – сказал он. – Позволь мне сначала разобраться с Отдохни Немного.
– Так зовут эту тварь?
– Да.
– Тогда я хочу на нее посмотреть. Не беспокойся, она не причинит мне никакого вреда. Ведь у меня внутри – частичка ее Маэстро, помнишь? – Она положила руку себе на живот. – Так что я в полной безопасности.
Миляга ничего не возразил и отступил в сторону, пропуская Понедельника к двери, которую тот взломал с мастерством опытного вора. Не успел мальчик вернуться на прежнее место, как Юдит уже перешагнула порог и оказалась в затхлом, холодном воздухе прихожей.
– Подожди, – сказал Миляга, входя вслед за ней в дом.
– А как выглядит эта тварь? – поинтересовалась Юдит.
– Похожа на обезьянку. Или на грудного ребенка. Я не знаю. В одном я уверен: она постоянно треплет языком.
– Отдохни Немного...
– Да, вот такое имя.
– Идеальное – для такого места.
Она подошла к подножию лестницы и стала подниматься к Комнате Медитации.
– Будь осторожна... – сказал Миляга.
– Свежий совет...
– По-моему, ты просто не понимаешь, какими сильными...
– Я ведь родилась там наверху, не правда ли? – спросила она тоном, не менее холодным, чем воздух. Он не ответил, тогда она резко развернулась и спросила снова. – Не правда ли?
– Да.
Кивнув, она продолжила подъем.
– Ты сказал, что здесь нас ожидает прошлое, – напомнила она.
– Да.
– И мое прошлое тоже?
– Не знаю. Вполне вероятно.
– Я ничего не чувствую. Это место похоже на кладбище. Несколько расплывчатых воспоминаний, и все.
– Воспоминания придут.
– Завидую твоей уверенности.
– Мы должны обрести целостность, Джуд.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы должны... примириться... со всем, чем мы были когда-то. И только тогда мы сможем пойти дальше.
– Ну, а если я не хочу ни с чем примиряться? Если я хочу изобрести себя заново и начать все сначала?
– Ты не сможешь, – ответил он просто. – Прежде чем попасть домой, мы обязательно должны стать цельными.
– Если это дом, – сказала она, кивая в направлении Комнаты Медитации, – то можешь забрать его себе.
– Я не имел в виду то место, где ты родилась, – сказал он.
– Что же тогда?
– Место, где ты была до этого. Небеса.
– К чертям собачьим Небеса! Я с Землей еще как следует не разобралась.
– А в этом и нет нужды.
– Позволь мне самой об этом судить. У меня еще даже не было жизни, которую я могла бы назвать своей собственной, а ты уже готов впихнуть меня во вселенскую драму. Сомневаюсь, что мне туда хочется. Я хочу побыть в своей пьесе.
– Ты и будешь в ней. Как составная часть...
– Никакая не часть. Я хочу быть самой собой. И жить так, как мне хочется.
– Это не твои слова. Это слова Сартори?
– Пусть даже и так.
– Ты знаешь, что он совершил, – сказал Миляга в ответ. – Зверства. Чему хорошему он тебя может научить?
– Ты хочешь сказать, что ты можешь? С каких это пор ты стал таким совершенным? – Он ничего не ответил, и она приняла его молчание за очередное проявление новообретенного высокомерия. – О-о-о, так ты слишком благороден, чтобы снисходить до взаимных обвинений, верно?
– Давай отложим эту дискуссию, – сказал он.
– Дискуссию? – насмешливо переспросила она. – Маэстро собрался преподнести нам урок этики? Хотела бы я знать, что делает тебя таким чертовски исключительным?
– Я – сын Целестины, – сказал он спокойно.
Она напряженно уставилась на него.
– Ты – кто?
– Сын Целестины. Ее похитили из Пятого Доминиона...
– Я знаю, что с ней случилось. Дауд всем этим заправлял. Я думала, он рассказал мне всю историю.
– Кроме этой части?
– Кроме этой части.
– Наверное, мне надо было как-то иначе тебе об этом сказать, извини.
– Нет... – сказала она. – Здесь самое подходящее место.
Взгляд ее вновь устремился наверх, к Комнате Медитации. После долгой паузы она заговорила шепотом.
– Ты счастливчик, – сказала она. – Дом и Небеса для тебя – одно и то же.
– Может быть, и для всех нас, – пробормотал он.
– Сомневаюсь.
Последовало долгое молчание, нарушаемое только Понедельником, который пытался насвистывать на крыльце какой-то мотив. Первой заговорила Юдит.
– Теперь я понимаю, почему для тебя так важно добиться успеха. Ведь ты... как бы это сказать?.. выполняешь поручение своего Отца.
– Я никогда об этом не думал.
– Но это действительно так.
– Может быть, и так. Я только надеюсь, что мне оно окажется под силу. То мне кажется, что это вполне возможно, а в следующую минуту...
Он пристально вгляделся в ее лицо. Понедельник тем временем в очередной раз начал мелодию сначала.
– Скажи мне, о чем ты думаешь?
– Жалею, что не сохранила твоих любовных писем, – ответила она.
Последовала еще одна болезненная пауза, а потом она отвернулась от него и направилась во внутреннюю часть дома. Он помедлил у подножия лестницы, размышляя о том, не стоит ли пойти за ней – ведь подручный Сартори до сих пор мог находиться здесь, – но боясь обидеть ее своим неотступным присмотром. Он оглянулся на открытую дверь и освещенный солнцем порог. Безопасность рядом, если она ей потребуется.
– Как дела? – подозвал он Понедельника.
– Жарко, – раздалось в ответ. – Клем отправился за едой и пивом. Много пива. Мы должны устроить себе праздник, Босс. Уж мы-то его заслужили, едрит твою в корень! Точно?
– Точно, точно. Как Целестина?
– Спит. Уже можно входить?
– Подожди еще чуть-чуть, – ответил Миляга. – Только перестань свистеть, хорошо? Осторожнее, ведь где-то там внутри была мелодия...
Понедельник рассмеялся. Звук его смеха был самым что ни на есть обычным, и все же он показался Миляге чем-то экзотическим и редким, словно песня кита. Он подумал, что даже если Отдохни Немного все еще в доме, ему не удастся причинить никакого вреда в такой волшебный день. Успокоенный этим соображением, он направился вверх по лестнице, раздумывая, не разогнал ли солнечный свет все воспоминания по углам. Но не успел он одолеть и половины пролета, как перед ним появилось доказательство обратного. Рядом с ним появился призрак Люциуса Коббитта, с сопливым, заплаканным лицом, ожидающий от Маэстро слов мудрости и ободрения. Через несколько мгновений стал слышен его собственный голос, которым он наставлял мальчика в ту последнюю ужасную ночь.