Старший лейтенант, с трудом стащив сапог, шевелил синей опухшей ступней, гадая, перелом это или сильный ушиб.
– Давай я за санинструктом сбегаю, – предложил Василий Манихин.
– Где ты его найдешь? В городе стрельба еще идет. Успеется. Что там, Ваня, с нашим «зверобоем»?
Механик Крылов показал на скрученную, порванную гусеницу.
– И двигатель перегрелся, пока ползли. Аж шипит.
– Это не горе. Главное, все живы, а машину починим.
– Без ремонтников не обойдемся.
Радист Михаил Гнатенко высунулся из люка:
– Товарищ старший лейтенант, вас Рогожкин вызывает.
Кое-как поднявшись, Саня взял трубку.
– Какие будут приказания? Вражеский дот разбит вместе с орудием, гарнизон уничтожен, – пыжась от гордости, докладывал Павел Рогожкин.
– Ну, разбей его еще раз, – выдал в сердцах Саня. Затем взял себя в руки. – Молодцы, действовали смело. Надо Шаламову помочь. Поддержи атаку.
– Так точно, – в полный голос крикнул Паша Рогожкин. – Я это и собирался сделать.
«Зверобой» старого приятеля двинулся к холму. Выстрелил на ходу раз и другой, затем увеличил скорость, догоняя «тридцатьчетверки». Комбат Шаламов твердо решил оседлать холм и снести вражескую батарею.
– Ну, дает, Пашка, – покачал головой Манихин. – Прет напролом, герой, мать его! А нам что делать?
– Своих дожидаться. Курите, пока время есть. Вон майор Фомин сюда катит.
За их спинами горел город-ловушка. Из улиц выскакивали танки, самоходки, грузовики мотопехотной бригады и шли вперед. Война не кончалась.
Саня Чистяков сидел на пожухлой траве, подставив лицо и ноющую ногу лучам еще теплого октябрьского солнца. Это были минуты, когда не надо было никуда спешить, просто греться на солнце и слушать голоса своих товарищей.