— Старший центурион.
Фронтиний подошел к нему вплотную и, не обращая внимания на удивленные взгляды других офицеров, встал практически нос к носу и заговорил тихим, но резким тоном:
— Я слышал, ты пригласил рядового попытать счастья этим утром?
Марк сглотнул, больше опасаясь офицера, нежели предстоящих событий.
— Да, господин. Смутьян по имени Антенох. Он получит возможность испытать, на что годен его новый офицер.
Фронтиний невозмутимо посмотрел на него, оценивая самообладание нового центуриона.
— Как и все мы… Конечно, это неизбежно, раз уж нет другого способа измерить тебя по нашим меркам. Я только не ожидал, что все произойдет так быстро…
Он отвернулся. Марк стоял, не понимая, должен ли он ждать или может идти. Фронтиний, чуть кивнув, снова повернулся к нему:
— По крайней мере у тебя хватило мозгов подбить его на это. Один маленький совет, центурион…
— Да, господин?
— Выиграй.
Полчаса спустя центурии когорты маршировали в рассветных лучах по маленькому тесному городку, прижавшемуся к окраинам форта. Солдаты, одетые в туники, штаны и башмаки, несли щиты и деревянные тренировочные мечи, приготовленные для утренних учений. Из нескольких окон выглядывали любопытные дети, стараясь разглядеть среди марширующих солдат тех мужчин, на которых им, бывало, указывали матери. Все еще моросил дождь, порывы ветра кружили холодную водяную взвесь. Руфий шел рядом со своей центурией и с тщательно просчитанным равнодушием беседовал со знаменосцем.
— Я слышал, этим утром на построении будут улаживать одно дельце?
Мускулистый знаменосец коротко кивнул, продолжая смотреть строго перед собой.
— Мы тоже слышали, центурион. Похоже, другой новый офицер решил позволить одному из своих людей попробовать себя со щитом и мечом.
Руфий украдкой покосился на знаменосца.
— Правда? И кто же тот солдат, который так хочет испытать моего сослуживца?
Короткий смешок подсказал Руфию, на чьей стороне его собеседник.
— Испытать? Антенох в минуту сломает мальчишке ребра и отправит его назад к мамочке. Этот парень — безумец, настоящий лунатик, причем не только в полнолуние. Твоему юному другу стоило лучше знать, во что он лезет.
Руфий поднял бровь.
— Мой юный друг? Я всего лишь прибыл сюда одновременно с ним. И если он не может сам о себе позаботиться…
Знаменосец одобрительно кивнул, и Руфий принялся развивать маневр.
— А еще я слышал, что ты принимаешь ставки и ведешь дела по-честному.
Знаменосец настороженно посмотрел на него, впервые оторвав взгляд от дороги.
— Нет, парень, я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Вовсе нет. Просто интересно, какие ставки ты предлагаешь на это утро?
Знаменосец нахмурился и едва не споткнулся о булыжник.
— Ставки? Ты собираешься делать ставку?
В ответ Руфий ухмыльнулся.
— Думаю, знаменосец, ты скоро увидишь, что я немного побогаче среднего офицера… Ладно, давай о ставках. Если только не хочешь обнаружить, что твои возможности стричь товарищей немного урезаны…
Знаменосец прищурился.
— Я предлагаю пять к четырем на психа, пять к одному на центуриона.
— И как ставят?
— Все на Антеноха, что не удивительно, и ни монетки на мальчишку.
Руфий кивнул.
— Ничуть не удивительно. Думаю, мне следует из солидарности поставить немного на сослуживца… скажем, симпатичные двадцать пять денариев, на офицера…
Знаменосец выпучил глаза, но Руфий спокойно встретил его взгляд.
— И прежде чем ты ляпнешь что-нибудь этакое, о чем мы оба можем пожалеть, вот условия. Ты не болтаешь о моей ставке, чтобы не испортить мою репутацию, а я тоже не болтаю о ней, чтобы не испортить твои шансы. Ты получаешь хорошую прибыль, бизнес остается целехонек, а я зарабатываю немного денег. Возможно, тебе стоит подправить ставки на центуриона, на случай, если он обращается с мечом чуть лучше, чем ты думаешь… И улыбайся, парень. Если я прав, то сегодня тебе придется платить только мне.
Девятая центурия Марка шла в хвосте колонны, под присмотром старшего центуриона — он этим утром маршировал рядом с Дубном. Марк внутренне содрогался от проклятий, которыми бритт сыпал всю дорогу с холма. Оптион, разъяренный низким уровнем дисциплины на марше, выволок одного нарушителя и заставил идти рядом с собой, награждая ударом каждый неверный шаг неумехи.
Когорта добралась до плаца, который лежал в долине между круч, поднимающихся к крепости, и рассыпалась на отдельные отряды. Центурионы и старшие солдаты выстраивали солдат для смотра. Марк, выйдя перед своей центурией, в решающий момент внезапно успокоился. Юноша обернулся и обнаружил Дубна, нависающего над центурией со своего привычного места в заднем ряду. Длинный, украшенный медью жезл оптиона смутно поблескивал в слабом утреннем свете, и его невозмутимость придала Марку сил.
Над рядами солдат пронеслась команда приступить к традиционной разминке, которая готовила людей к утренней тренировке. Марк, с облегчением принявший временную передышку, внимательно наблюдал за другими центурионами, копируя каждый поворот и растяжку и получая удовольствие от физических упражнений. Однако у его новых подчиненных не было такого воодушевления. Спустя пятнадцать минут по рядам прозвучал приказ переходить к тренировке. Марк собрался и, пройдя вперед, встал в нескольких шагах от первой шеренги. Враждебные и подозрительные взгляды своих людей он принимал с видимым безразличием.
— Доброе утро. Обычно мы будем начинать тренировку с чередования по палаткам меча, копья и щита. Но сегодня, поскольку большинство из вас меня не знает, мы начнем с демонстрации уровня фехтования, которого я намерен ожидать от каждого из вас. Есть доброволец, чтобы помочь мне с показом?
Антенох растолкал первую шеренгу; его длинные заплетенные косички спутались от мороси. Он встал перед Марком, непримиримо стиснув челюсти.
— Я вызываюсь добровольцем.
Марк, не обращая внимания на насмешку в голосе мужчины, снял с бедра свой деревянный тренировочный меч, распорядился принести второй и взвесил оба в руках, будто пытаясь сравнить их. Под свежим ветром губы юноши внезапно похолодели, а пальцы чуть онемели, так же, как в тот день на дороге в Тисовую Рощу. И в то мгновение, когда мечи привычно легли, готовясь подняться в давным-давно заученную боевую стойку, их рукояти в ладонях внезапно стали самой естественной вещью в мире. Марк чувствовал едва ли не блаженство, вернувшись к простым умениям, которые вдалбливали в него в течение тысяч солнечных дней его детства. Минута ясности среди всех свалившихся на него сложностей. «Я могу это сделать», — внезапно подумал он, и искра веры зажгла в груди холодный огонь, нечто глубже гнева, спокойнее ярости. На место сомнений и растерянности пришла холодная, рассудочная, расчетливая цель. Все вокруг замедлилось, пока мозг приноравливался к неожиданной уверенности. «Я могу это сделать, — с удивлением сказал он себе. — Я вырос, сражаясь».